Дорожка из белого шелка уходила вдаль. Ви и Фьюри шли по ней, в то время как Дева-Летописица парила в футе над землей. Воздух был идеальной температуры и столь безветренный, что даже не ощущалось его касание обнаженной кожи. Хотя гравитация все еще тянула Ви к земле, он чувствовал себя легче и даже бодрее… будто он мог с низкого старта сигануть через лужайку, как те космонавты на Луне.

О, черт, это сравнение с лунной прогулкой было следствием перегрева его мозга?

Когда они взошли на холм, перед ними предстал амфитеатр. А также Избранные.

О, господи… Сорок, или около того, женщин были одеты в одинаковые белые мантии, их волосы были высоко собраны, а руки обтянуты перчатками. Цвет волос варьировался от светлого до темного и рыжего, и все же они казались одним и тем же человеком, из-за высокого, худощавого телосложения и этих одинаковых мантий. Разбившись на две группы, они выстроились в линию по бокам амфитеатра, повернувшись на три четверти и чуть выставив вперед правую ногу. Они напомнили ему кариатиды римской архитектуры, скульптуры женщин, поддерживающих фронтоны своими царственными головами.

Наблюдая за ними сейчас, он задавался вопросом: есть ли у них сердца и легкие? Потому что они были неподвижны, как и воздух.

Да, вот в чем проблема Другой Стороны, подумал он. Здесь все стоит на месте. Сама жизнь… безжизненна.

— Пройди вперед, — потребовала Дева-Летописица. — Официальное представление ждет.

О… Боже… Он снова не мог дышать.

Фьюри положил руку на его плечо.

— Нужна минутка?

К черту минуту, ему нужна вечность…. Но, даже получи он ее, результат не изменится. Исполненный чувством неотвратимости, он представил гражданского, которого он нашел в переулке, на которого он наткнулся в ночь своего ранения, ради мести он прикончил лессера.

Им нужно больше Братьев, подумал он, возобновив движение. И аист не выполнит за него работу.

Впереди находилось лишь одно сидение — золотой трон, располагающийся у подножия сцены. С точки его обзора, он осознал, что чистая белая стена позади трона оказалась на самом деле громадной бархатной занавесью, которая была так же недвижима, будто нарисованная на стене.

— Ты. Садись. — Приказала Дева. Очевидно, ей исключительно утомила его персона.

Забавно, он чувствовал тоже самое.

Ви опустился на трон, а Фьюри прирос, как вкопанный, позади.

Дева-Летописица проплыла вправо, занимая положение сбоку от сцены, словно постановщик Шекспира, руководитель разворачивающейся трагедии.

Черт, он не отказался бы сейчас от услуг ядовитой гадюки.

— Продолжайте, — резко потребовала она.

Занавесь разошлась посередине, открывая женщину, укрытую с головы до пят мантией, украшенной драгоценными камнями. По обе стороны от нее стояли Избранные, и сама суженая, казалось, стояла под странным углом. Или, может быть, она не стояла вовсе. Господи, казалось, будто она была приклеена к какой-то плите, наклоненной вперед для лучшего просмотра. Как пришпиленная бабочка.

Плита приближалась, и стало очевидно, что Избранная была привязана к чему-то. Вокруг ее предплечий были обвязаны ленты, закамуфлированные под украшения, подходящие к мантии. Ленты, казалось, удерживали ее вертикально.

Должно быть, часть церемонии. Потому что находившаяся под этими одеяниями была не просто приготовлена для смотрин и последующего брачного ритуала, она также была чертовски возбуждена тем, что стала женщиной № 1: Первая Избранная Праймэйла обладала особыми правами, и значит, она чудно проведет время.

И пусть это было нечестно, его жутко бесила женщина, укрытая всей роскошью.

Дева-Летописица кивнула, и Избранные слева и справа от его суженой, начали расстегивать одеяние. Когда они приступили к заданию, волна энергии прокатилась по недвижимому амфитеатру, кульминация десятилетий, проведенных Избранными в ожидании, когда же былые традиции возобновятся вновь.

Ви безразлично наблюдал, как украшенную камнями мантию стягивают назад, обнажая сногсшибательно красивую женщину, завернутую в тонкую, словно паутинка, оболочку. Лицо его нареченной оставалось в капюшоне: согласно традиции, она представляла не себя, а всех Избранных.

— Она соответствует твоему вкусу? — сухо поинтересовалась Дева, будто знала, что эта женщина была абсолютным совершенством.

— Не важно.

Беспокойный шепот нарушил ряды Избранных, словно холодный ветерок зашевелил заросли тростника.

— Возможно, тебе следует лучше выбрать свои слова? — Настаивала Дева.

— Она сойдет.

После неловкой паузы, подошла Избранная с зажженным фимиамом и белым пером в руках. Произнося нараспев молитвы, она овевала благовониями женщину с головы в капюшоне и до обнаженных пят, обходя вокруг нее один раз — за прошлое, раз — за настоящее, и за будущее.

Ритуал все продолжался, когда Ви нахмурился и наклонился вперед. Накидка из тонкой паутинки спереди была влажной.

Возможно от масел, когда ее готовили для него.

Он откинулся на троне. Черт, его бесили эти древние обычаи. Бесило все это.

Под капюшоном, Кормия металась от отчаяния. Она дышала горячим, влажным, удушающим воздухом, уж лучше было вообще ничего не вдыхать. Ноги дрожали, как стебли травинок, ладони вспотели. Если бы не оковы, она бы точно рухнула.

После отчаянной попытки к побегу в купальне и последующего пленения, ее заставили выпить горький отвар по приказу Директрикс. Он успокоил ее на время, но сейчас действие эликсира слабело, и в ней снова начал подниматься страх.

Как и деградация. Когда она ощутила прикосновение рук, расстегивающих золотые пуговицы, она плакала от осквернения ее интимных мест чужим пристальным взглядом. Когда две половины одеяния стащили с ее тела, и она ощутила своей кожей прохладу, нечто, ни капли не похожее на освобождение от тяжести одеяния.

Глаза Праймэйла устремились к ней, когда раздался голос Девы-Летописицы: «Она соответствует твоему вкусу?»

Ожидая ответа Праймэйла, Кормия надеялась услышать хоть что-то теплое в нем.

И не дождалась: «Не важно».

«Возможно, тебе следует лучше выбрать свои слова?»

«Она сойдет».

Услышав эти слова, у Кормии перестало биться сердце, а страх перед ним вытеснил ужас происходящего. Вишес. Сын Бладлеттера, обладал холодным голосом, подразумевавшим наклонности более жестокие, чем описывала репутация его отца.

Как она переживет соединение, не говоря уже о том, чтобы стать достойной представительницей почтенных Избранных? В купальне, Директрикс была очень жестка в своих словах относительно всего, что Кормия опозорит, если не поведет себя с подобающим достоинством. Если она не выполнит возложенную на нее обязанность. Если она не станет должной представительницей Целого.