Сервас слушал ее, рассеянно покачивая головой. Сыщики, в отличие от хулиганов, права на ошибку не имеют.

Вдруг двери зала распахнулись. Он вздохнул, расправил плечи и встал, проверив узел на галстуке. На этот раз узел был в порядке. Наступил момент истины.

– Майор, – начал генеральный директор.

Сервас вздрогнул и спросил себя, уж не издеваются ли над ним. Майор? Может, председатель совета ошибся званием?

А тот пробежал глазами свои заметки, собрал разбросанные по столу листки в аккуратную кучку и поверх очков поднял строгий взгляд на Серваса.

Ну вот, сейчас. Эшафот, гильотина, голова, катящаяся в корзину… Игра окончена.

– После долгого обсуждения, всесторонне изучив это дело и внимательно рассмотрев ваши действия в малейших деталях, совет пришел к заключению… что вас не в чем упрекнуть. Вы действовали с одной целью: защитить своего ребенка. Вы, конечно, нарушили некоторые правила профессиональной этики, но мы все знаем, до какой степени они неприменимы в определенных обстоятельствах. Мы не считаем вас виновным в гибели Эрика Ланга. Его смерть целиком и полностью вменяется в вину Реми Манделю, и вину эту правосудие считает доказанной. Напоминаю, что вас правосудие целиком оправдало.

Наверное, он все-таки спит.

И сейчас проснется.

Сердце у него билось слишком быстро, слишком сильно.

– Вследствие чего мы не только решили оставить за вами пост, признав, что вы уже достаточно наказаны за… прошлые ошибки… но, учитывая ваш блестящий послужной список, отлично здесь прокомментированный, принимаем решение восстановить вас в звании майора и в должности руководителя группы.

Лицо председателя совета расплылось в улыбке, как у человека, который удачно пошутил в компании, когда выпивали «на посошок».

– Объявляю заседание совета закрытым. Завтра можете зайти получить знаки отличия и оружие и приступить к службе, майор, – заключил высокий сухопарый человек, который вдруг показался Мартену гораздо симпатичнее.

Директор расправил свое длинное тело, остальные последовали его примеру, и в зале сразу стало шумно. Все друг друга благодарили, отовсюду слышались возгласы. В следующую минуту Сервас получил увесистый удар по плечу. «А я знал, что все обойдется», – сказал ему профсоюзный представитель. Он поискал глазами председателя. Тот стоял поодаль и пристально на него глядел. Лоб его пересекла глубокая морщина, словно он спрашивал себя, правильное ли решение принял. Сервас направился к нему.

– Отойдем, – сказал ему директор, едва тот с ним поравнялся.

Сервас не успел и слова сказать, как его отвели в угол зала. Председатель был сантиметров на десять выше и держался прямо, как военный. Он на удивление дружески протянул Мартену руку:

– Передайте, пожалуйста, привет Леа, когда вернетесь, – тихо сказал он.

– Простите?

Тот наклонился к нему.

– Доктору Леа Деламбр. Она к нам заезжала, пока вы сидели в этой долине. Они много о вас толковали, моя жена и она… А я всегда прислушиваюсь к тому, что говорит моя жена. За всю мою карьеру она всегда была моим лучшим советником. Супруга у меня врач, выросла в Тулузе. Они с Леа дружат уже давно… Познакомились в лицее, вместе учились на медицинском. Когда-то Леа, диагност от бога, спасла нашего сына, когда он серьезно заболел… Передайте ей, пожалуйста, привет от меня. Благодарю вас.

Директор пожал ему руку и пошел догонять своих пэров.

– Могла бы мне и сказать, – проворчал Мартен.

Леа опустила глаза с видом глубокого раскаяния. Но он понимал, что все это спектакль. Потом она снова подняла глаза и взглянула на него.

– Я боялась, что ты откажешься.

– И отказался бы.

– Ты сильно на меня сердишься?

– Очень.

– Даже так?

– Даже хуже.

– И непременно хочешь меня покарать?

– О, да…

– Свяжешь?

– Возможно…

– Отшлепаешь?

– Не исключено…

– Высечешь?

– Это будет уже не наказание, а удовольствие.

Она расхохоталась, подкатилась к нему через всю кровать, поддала ему подушкой и запечатлела поцелуй у него на голой груди.

– Ну, разозлитесь же на меня, мэтр, – зашептала она, – покарайте меня… Эй, где твои наручники? Где твоя резиновая дубинка?

– У меня нет дубинки.

– Правда? Вот досада…

Он ощутил запах ее горячего тела, ее кожи и тот запретный женский запах, что все еще летал над ней. Утреннее солнце просачивалось через пластинки жалюзи и сквозь простыню ласкало каждый изгиб ее тела, ее сияющие рыжие волосы, пушок на руках.

– Яичницу-болтунью?

– Давай!

До спальни и до его ноздрей долетел аромат горячего кофе. Он прислушался к затихающему бульканью кофемашины в кухне и почувствовал себя отдохнувшим, безмятежным и доверчивым. Спал он как ангел. Или как мертвый. «Теперь мое сердце довольно», как мог бы спеть Моррисси. Но он не знал ни Моррисси, ни Спрингстина, ни «U2», ни Рианны. Даже «Роллинг стоунз» не знал. В музыке он был отчаянным ретроградом и слушал только классику. И прежде всего Малера.

– Кофе хочется, – прозвучал голос Леа. – Гюстав скоро проснется.

По ее голосу он догадался, что у нее комок в горле.

– Проснется.

– И удивится, если увидит меня здесь.

Глаза ее вдруг затуманились от волнения.

– Гюстав тебя очень любит, – сказал он, чтобы ее успокоить.

– Но он любит меня как доктора, а не как приемную мать… Думаю, он станет ревновать, если ты будешь проводить утра не только с ним…

– Привыкнет. У него их будет много, таких утренних часов. Все будет хорошо, Леа. Я с ним об этом поговорил. Он согласен. Он даже обрадовался, что ты будешь жить с нами.

– Наверное, он решил, что я просто буду приходить на пару часов, а не на все время. Ты уверен, что действительно этого хочешь?

– Да, это именно то, чего я хочу.

Он посмотрел на будильник.

– В три часа приезжает Марго.

Его дочь должна прилететь из Монреаля. А с ней вместе его внук… Скоро уже полгода, как он их не видел. От приезда к приезду Марго становилась все более женщиной и все более… им. Она была удивительно похожа на него каждой черточкой: просто его женская копия. Он перехватил взгляд Леа.

– Все будет хорошо, вы с Марго просто созданы для того, чтобы друг друга понимать.

Она молча кивнула, и он пристально на нее посмотрел.

– Ну, так что? Я хочу есть.