Он кивнул, сжав зубы. В эту минуту он спрашивал себя, в каком состоянии найдет Матиса.

– Четверть часа, и не дольше… Не задавать ему никаких вопросов об убийствах… Не говорить о расследовании… И не пытаться получить разъяснения… Ты не имеешь права с ним общаться вне присутствия представителя закона, а он еще не прибыл. Ты меня слышишь? Ты вообще не должен с ним говорить, потому что ты отстранен…

Он все это знал: малолеток младше тринадцати лет нельзя брать под стражу. Только в исключительных случаях полиция имеет право задержать ребенка, но не более чем на двенадцать часов. И только в присутствии адвоката. Кроме того, все допросы должны быть записаны на видео.

– Я понял. Пишите все. На случай, если парень вдруг что-нибудь станет выбалтывать. А если не станет, то забудьте все, что я ему сказал.

Ирен провела его в конец коридора и открыла дверь. Матис сидел за письменным столом. Глаза его были опущены. Он поднял их, когда в комнату вошел Сервас, и тот удивился, когда красные, опухшие глаза мальчика озарились светом. Камера, которая их снимала, стояла в углу.

– Я сяду? – спросил он.

Мальчик кивнул. Чтобы немного потянуть время, Сервас отпил глоток мерзкого кофе, только что купленного в автомате.

– Матис, – сказал он не столько на камеру, сколько обращаясь к мальчику, – я пришел не для того, чтобы задавать тебе вопросы или выяснять у тебя, что произошло. Я не собираюсь вмешиваться в расследование и спрашивать о чем бы то ни было, касающемся его. Я не прошу, чтобы ты со мной разговаривал, я прошу, чтобы ты слушал. А говорить буду я, ладно? И говорить я буду о тебе и о твоем будущем.

Он заметил, что такая преамбула «по делу» привлекла внимание мальчика, особенно слово «будущее».

– Я пришел, чтобы сказать тебе, что, как бы там ни было, а в тюрьму тебя не посадят, и твой мир со дня на день не рухнет. Но всегда за содеянное надо платить. Понимаешь?

Мальчишка снова кивнул. Кивнул сдержанно и с достоинством, чего Сервас раньше в нем не замечал. А печаль в глазах была все та же.

– Валентен и Бенжамен, конечно же, сядут в тюрьму… Но тебя посадить не могут, потому что тебе еще нет тринадцати лет. Ребята моложе тринадцати не могут сесть в тюрьму, что бы они ни совершили. Ты понял?

Сервас подумал, что в этой стране каждый год привлекают к ответственности около шестидесяти тысяч подростков. Из них больше половины в возрасте от шестнадцати до семнадцати лет, а около сорока процентов – от пятнадцати до шестнадцати.

– Возможно, тебя поместят в закрытый воспитательный центр, и ты там останешься на какое-то время вдали от родителей. Тебе придется подчиниться обязанностям и дисциплине и выполнять все задания…

Эта новость, похоже, не особенно взволновала его: он и так уже был выбит из колеи. Удивительно было другое: его почти не обеспокоила перспектива долго не видеться с родителями. От этого у Серваса сжалось сердце: он подумал, как долго и трудно приучал к себе Гюстава в первое время.

– У тебя впереди вся жизнь, – сказал он. – У тебя есть будущее, что бы ты там ни думал сейчас. Но вы совершили много мерзостей, и ты, и все остальные, вы натворили ужасных вещей…

– Это была идея Валентена и Бенжамена, – отважился сказать Матис.

Он снова опустил глаза, и на ресницах показались слезы.

– Я знаю… А прежде всего это была идея взрослой женщины, которая за всем этим стояла… Главная преступница – она. И тем не менее ты принимал участие в этих… ужасах, в варварстве, какое мне редко доводилось видеть…

Мальчик втянул голову в плечи, и слеза покатилась по щеке, оставляя блестящий след.

– Я раскаиваюсь… Правда… Очень… – прошептал он.

Сервас выдержал паузу. У него и самого все сжалось внутри, и в горле стоял комок. Он взглянул прямо в полные слез глаза мальчишки.

– Матис, Дискорд вам врал, манипулировал вами, посылая так называемые «вызовы». Правосудие, разумеется, это примет во внимание… Но я пришел прежде всего сказать тебе: единственный настоящий вызов, который может быть принят, – это вызов от самой жизни.

Парнишка слушал очень внимательно, глядя на него широко распахнутыми, мокрыми от слез глазами.

– И твоя жизнь будет такой, какой ты сам ее сделаешь, понимаешь? – сказал Мартен, не осознавая, кому он это говорит: ребенку или самому себе. – Вот это и есть настоящий вызов… Тебе предстоит несколько очень трудных лет, но потом ты выйдешь. И снова начнешь жить, играть, расти, учиться… Может быть, ты снова встретишь в жизни и скверных людей, таких, как Валентен, как Бенжамен, но встретишь и людей замечательных. И тебе надо научиться распознавать, потому что очень часто злые прикидываются добрыми… а хорошие могут показать себя с неприятной стороны. Здесь нет никаких правил и рецептов. Но не забывай, что каждый человек, с которым ты повстречаешься, каждое событие, которое проживешь, каждый твой опыт помогут тебе вырасти, и ты многое узнаешь и о себе, и о других… Потому что в жизни бывают и поражения, и разочарования, и печаль, но будут и моменты радости, успеха и триумфа, если научишься осмыслять свои ошибки, понимаешь?

Матис энергично закивал. Да черт возьми, отчего у него самого так сжимается горло, почему он еле удерживается, чтобы не заплакать?

– Потому что в основе настоящего вызова лежит любовь и уважение к самому себе, – прибавил он, откашлявшись. – И не надо бояться или стыдиться того, что происходит, а наоборот, сделать так, чтобы все это придало тебе силы. Над тобой будут смеяться, говорить всякие гадости, будут пытаться тебя унизить, оскорбить, напомнить тебе о твоем прошлом. Будут провоцировать тебя на злобу, говорить, что разрушать, драться и чинить насилие – значит доказать свою силу и мужество, но это все вранье. Настоящая сила – это быть самим собой, не бояться любить и защищать тех, кого любишь, и желать для них лучшего мира, без насилия, ненависти и лжи. Ты еще не раз будешь спотыкаться и падать. Но если имеешь в себе эту силу, то поднимешься и каждый день будешь становиться все сильнее и лучше.

Господи, куда его занесло?.. Позволил эмоциям себя увлечь, а ведь это совсем не его стиль… Но при этом он знал, что говорит абсолютно искренне, что все это ему пришлось испытать на собственной шкуре.

– Потому что единственный смысл родиться на свет – это жить. Жить полной жизнью и сознавать каждую минуту, каждое мгновенье.

Он готовился сказать последние, главные слова, что-нибудь вроде того, что раскаяние слишком запоздало… Все равно ведь придется их сказать. Но он не собирался стать советчиком, который никогда не следует собственным советам.

– Когда ты выйдешь на свободу, – сказал он, – я буду рядом, если тебе понадоблюсь. Но для этого тебе придется научиться жить правильно и стать на прямую дорогу.

Он заметил, как полные слез глаза мальчишки засветились каким-то новым светом, которого раньше не было. Матис шмыгнул носом и вытер щеки.