Винт провернулся, двигатель заработал. Я удерживала кнопку стартера, пока мотор не зафырчал равномерно, потом завернула до отказа насос подкачки.

Руки дрожали от облегчения. Пока двигатель разогревался, я посмотрела на приборную панель, проверив, чтобы все работало и показатели стояли по нулям. Никто не менял положение сиденья, поэтому я легко достала ногами до педалей управления.

Теперь, когда мотор работал, от моей нервозности не осталось и следа. Я без проблем прогрела двигатель. Давление тормозной системы было нормальное. Фонарь заблокирован в открытом состоянии. Дроссельная заслонка установлена на обедненной смеси, шаг винта нормальный. Я выбрала обогащенную смесь, дроссельную заслонку поставила на максимальный обдув. Индукторы проверила. Все работало. Все было готово.

Я переговорила с диспетчерской вышкой и получила разрешение на взлет. Махнула рукой через открытую кабину, и два механика пробрались к самолету и разблокировали колеса.

Машина поехала вперед. Я открыла дроссельную заслонку и набрала нормальную скорость.

Когда «Спитфайр» находится на земле, у него всегда задран нос из-за низкого хвостового колеса, то есть нет переднего обзора, а из-за низких крыльев линия прямой видимости по бортам ограничена. Во время предыдущих визитов я как можно тщательнее изучила взлетную полосу, прогуливаясь вдоль нее в обе стороны. Это был грунтовый аэродром, но траву коротко подстригали, там редко встречались кочки или внезапные уклоны, которые могли бы подкинуть самолет в воздух раньше, чем он наберет достаточную скорость.

Я еще раз проверила направление ветра, а потом вырулила на полосу. Заняв нужное положение, провела предстартовую проверку: руль высоты на один щелчок от нейтрального положения, право руля, чтобы приготовиться к взлету, обогащенная смесь, шаг воздушного винта отличный, подача топлива включена, закрылки убраны, жалюзи радиатора открыты.

Я отодвинула дроссельную заслонку, и двигатель «Мерлин» плавно разогнался на полную мощь. Самолет с ускорением понесся вперед.

Через пару минут я уже летела. Земля осталась далеко внизу, деревья и поля виднелись под углом, а над головой плыли облака, раздавался сказочный рев «Мерлина», порыв воздуха бил через открытый фонарь, и я быстро его закрыла.

Я осторожно сделала большой круг над аэродромом. Набрала достаточную высоту, чтобы увидеть океан вдалеке на юге и даже мельком заметить кусочек большой центральной пустыни неподалеку отсюда, начинавшейся за цепью холмов на западе. Но я поднялась в воздух не любоваться красотами, поэтому провела череду базовых летных испытаний: набор высоты, поворот, пике, начальный срыв. Я поднимала и опускала опору шасси, при смене скорости, направления и высоты следила за показаниями приборов. Смотрела на них, как на старых друзей: искусственный горизонт, высотомер, указатель воздушной скорости, топливные датчики.

Все на этом замечательном самолете работало нормально. Когда я поняла, что сулит мне этот день, то почувствовала, как на секунду голова закружилась от волнения. Я передала по рации запрос диспетчеру, мне дали разрешение и курс на посадку, и я отправилась обратно в сторону аэродрома. Уже на подлете я не смогла удержаться, чтобы не протестировать возможности двигателя, открыла заслонку и почувствовала короткий толчок ускорения. Сельские пейзажи Прачоса мелькали внизу размытым коричнево-зеленым пятном, а мне хотелось лишь покончить с этим островом, остаться в воздухе и отправиться домой.

Я приземлилась, подождала, пока персонал запишет данные по моему полету, и отправилась в пункт управления, меж тем техники подкатили бензовоз и начали заполнять баки.

Я заполнила план полета, прикрывающий мои истинные намерения: расписала длинный маршрут вдоль побережья до Битюрна, потом небольшой разворот над нейтральным морем – преднамеренная уступка закону, ведь если бы я продолжила и дальше лететь вдоль берега, то попала бы в зону над официально несуществующим Сближением. Отправившись чуть дальше на север, я должна была пройти над пустыней, потом до пляжей на юге, сделать высотный бросок через море, прежде чем развернуться и преодолеть последний участок до аэродрома.

Сдавать фальшивый план полета опасно и незаконно, но мне нужно было оправдать максимальную загрузку топливных баков, иначе мне бы никогда не позволили сделать то, что я задумала. Документ спокойно приняли, зарегистрировали и дали разрешение на взлет.

Я пошла к машине, собрала вещи и запихала их в свободное пространство за сиденьем. Солнце поднялось высоко и обжигало жаром спину, пока я стояла на крыле «Спитфайра», наклонившись над кабиной. У меня вспотели ладони, сердце бешено колотилось. Лишь с большим трудом я сохраняла внешнее спокойствие. Пожала руки техникам на земле, помахала в сторону диспетчерской башни, а потом наконец забралась в тесную кабину, прижав локти к бортам фюзеляжа. Снова сделала проверку и вырулила к концу взлетной полосы, не до конца закрыв фонарь. Хотела почувствовать дуновение воздуха, услышать нарастающий рев мотора «Мерлин». Я ведь не знала, сколько еще смогу летать на этом уникальном самолете.

Через минуту я уже была в воздухе, двигатель разгонялся, воздушный поток от винта бил через открытый фонарь прямо в лицо, купол неба нависал над головой, зелень травы скользила внизу. Я быстро набрала высоту, а потом развернула «Спитфайр» на северо-восток, сразу отклонившись от заполненного плана полета. Взлетная полоса осталась далеко позади.

Я летела прямо под облаками. Большие и белые, они вздымались волнами на восходящих потоках воздуха, поднимавшихся от быстро нагревающейся земли внизу. Я закрыла фонарь, отрегулировала шаг воздушного винта, выбрала обедненную смесь, поддерживая приборную скорость в двести узлов. Я сидела в самом прекрасном из когда-либо построенных самолетов, стала частью его, слилась с ним, он нес меня. Чувствовала неумолимую тягу двигателя, рев превратился в равномерное жужжание, поскольку я летела на крейсерском режиме. Внутри этой удивительно сбалансированной машины почти не ощущалось вибрации. Я обогнула по кромке белое облако, сознательно вонзилась в следующее, ощутив толчок турбулентности, а потом вынырнула в синеву, все еще набирая высоту. Я не хотела видеть Прачос, желала оставить его позади. Фонарь был надежно закрыт, и я включила наддув. От восхищения во все глаза смотрела на открытое небо вокруг, далекую землю внизу, проблеск ультрамаринового моря и цепочку островов, обрамленных белой бахромой.

Я достигла отметки в шесть тысяч футов, откуда открывался отличный обзор на землю внизу, но одновременно самолет держался над поднимавшимися облаками. Я выставила настройки для максимальной дальности на этой высоте: двигатель на тысячу семьсот пятьдесят оборотов в минуту, обедненная смесь, большой шаг воздушного винта, приборная скорость – около ста шестидесяти узлов. Полет предстоял долгий, но нужно было экономить топливо – расстояние, которое мог покрыть самолет, значило для меня больше, чем возможное время в пути. Я взяла курс на тридцать пять градусов, рассчитав траекторию – топорный и часто ненадежный способ навигации, навязанный мне второсортными картами, единственными, какие удалось найти в Битюрне. С картами на Прачосе постоянно были трудности. Когда дело касалось подходящего места для пикника, безопасных пляжей или исторических достопримечательностей, то здесь проблем не было. Но для прокладки любого серьезного маршрута на автомобиле, как я неоднократно убеждалась сама, или самолете, как сейчас, технически надежных карт просто не существовало, по крайней мере они отсутствовали в свободной продаже.