Через главные ворота Тибор вышел за пределы территории, еще раз удостоверившись, что пропуск функционирует. Он повернулся, сделал несколько фотографий ворот, забора, уведомлений и предупреждений, висевших снаружи. Кроме того, с небольшого холма снял общий план Фермы Уорна, видимой сквозь деревья.

Поднимаясь по склону к хребту, Тарент подумал сначала, что сюда наверняка выводили тракторы или тяжелое оборудование для земляных работ, поскольку поваленные бурей деревья, которые он видел в прошлый раз, исчезли. Особенно ему запомнился клубок корней огромного бука, нависавший над тропинкой. Чтобы убрать одно это дерево, потребовалась бы целая команда мужчин и несколько часов работы цепной пилой.

Тарент пытался вспомнить, сколько времени прошло. Он отправился сюда еще до приезда «Мебшера», пока они с Лу его ждали. Час назад или около того? Как за час могли убрать все поваленные деревья?

На подходе к хребту пришлось сойти с тропинки, поскольку она вильнула в сторону и пошла вниз, Тарент принялся карабкаться по склону через подлесок: настоящие заросли ежевики и рододендронов, а ближе к вершине спутанный клубок утесника, ветки и колючие кусты. Видимо, он поднялся на другую часть хребта, потому что не помнил здесь такой густой растительности.

Однако когда Тарент наконец пробрался, то понял, что все-таки находится примерно в том же месте, что и раньше, и по той же причине – он взобрался на гребень в самой высокой точке.

Перед ним раскинулось поле, где произошла атака сближения на «Мебшер» и выжгло треугольник аннигилированной земли. Когда это было? Два дня назад, перед штормом? А может, три или четыре? Тибор давно сбился со счета. Но, сколько бы времени ни прошло, от взрыва не осталось и следа. Тарент явственно помнил то место, где случилось нападение, – более или менее в центре поля, черную треугольную отметину на земле заметил бы кто угодно. Но теперь там росла нетронутая пшеница.

Сбитый с толку, он долго стоял, смотря вниз, думая о том, что же видел в прошлый раз и не подвела ли его память. Столько противоречий ему надо было увязать, попытаться хоть в чем-то найти смысл.

Тут Тибору пришла в голову одна идея. Он включил «Никон» и выбрал инфракрасную съемку, функцию, которую редко использовал, из-за нее сильно садилась батарея. Переведя квантовые линзы в режим телеобъектива, он медленно просканировал через видоискатель ту часть поля, где находился «Мебшер» непосредственно перед атакой. Почти вся картинка оказалась нейтральной, но в одной точке чуть в стороне от места, где Тарент ожидал найти след от сближения, шел положительный сигнал.

Это был участок земли под колосившейся пшеницей, ориентировочно треугольной формы, самое большее метров десять-двадцать в длину. Тарент отрегулировал объектив, картинка стала четче. Что-то там было, пусть он и не это искал. Тарент видел раньше похожие следы на фотографиях, которые обычно делались с самолетов или разведывательных дронов – на снимках часто находили какие-то старые выработки, или фундаменты древних дорог или зданий, или, что чаще, следы сильных разрушений, например от взрывов или упавших самолетов.

Батарея «Никона» после этого села, поэтому Тарент достал «Олимп Стелс», оставив «Кэнон» про запас. Он сделал несколько фотографий, телеобъективом снял участок со старым следом, но загадка исчезнувшего шрама от сближения не разрешилась.

Тарент отправился обратно на Ферму Уорна. В пиджаке, который он надел, когда вышел на поиски «Мебшера», стало душно. Из-за неустойчивого климата перепады температуры никого не удивляли, но обычно речь шла о неожиданных похолоданиях. Сейчас же вдруг потеплело, это ощущение Тибор помнил с детства – спокойный вечер после знойного дня, когда воздух еще долго не отдавал жар даже после захода солнца.

Свет тоже изменился. Бронетранспортер приехал на Ферму около двенадцати часов, был прохладный, но светлый день, переменная облачность и сильный ветер. Тарент шагал в тени деревьев. Теперь вокруг воцарился штиль. Вечерело. Небо на западе пылало, лучи заходящего солнца подсвечивали высокие перистые облака.

Сколько времени прошло? И как оно пролетело?

Тарент снял пиджак, перевесил сумку для фотоаппарата поверх рубашки и стал пробираться через заросли утесника и рододендронов, чтобы найти тропинку внизу. Под ветвями деревьев парили рои мошек, и Тарент решил, что каким-то образом промахнулся и оказался в совершенно другом месте. Невысокий холм густо порос лесом: деревья всех возрастов и размеров, под ногами плотная глинистая почва, укрытая ковром из листьев, прутиков и травы. Тарент живо вспомнил, что тут осталось после бури – множество поваленных деревьев и сломанных веток, кучи известнякового грунта и глыбы обнаженной почвы.

Тибор спускался по склону в сгущавшихся сумерках, пока не нашел тропинку, которая по крайней мере выглядела знакомой, как он и ожидал. Он шел в сторону Фермы Уорна, высматривая ворота и забор. Пьянящий аромат, сладковатый и почти одурманивающий, долетел до него через деревья – запах бензина.

В вечернем полумраке Тарент сначала не заметил, что уже прошел то место, где раньше стояли ворота. Он пробирался через лес, высматривал впереди здания Фермы, не понимая, где идет. Откуда тут взялись все эти деревья, разве их не вырвал с корнем ветер? Он понял, что добрался до конца тропинки, откуда хотел пройти к жилому корпусу, но тот исчез, а вместе с ним и вся огороженная территория.

Тарент оглянулся, но не увидел ни забора, ни ворот. Стремительно темнело, но еще было достаточно светло, чтобы понять: даже следы от них сгинули. Он вышел из-за деревьев и не обнаружил ни одного из знакомых зданий. Ферма Уорна пропала. Тарент, уже находившийся в состоянии психической неустойчивости, не стал паниковать, не пытался найти объяснений или понять. Он все еще обливался потом после подъема в гору и был сбит с толку всеми этими переменами, но за долгие годы научился главному в своей работе: видеть и наблюдать. Фотография лишь отчасти связана с камерой – реальная съемка начинается глазами фотографа.

Так говорила Мелани. Фотография – пассивное искусство, цель которого не творческое вмешательство или созидание, а творческое восприятие. Как фотокорреспондент, Тарент привык не вмешиваться: он присутствовал при уличных беспорядках, драках возле ночных клубов и баров, его окружала напиравшая толпа на политических митингах, он бежал бок о бок с отчаявшимися людьми во время военных действий или стихийных бедствий. Фотографу не важно, что он сделал. Главное, что он видел.

Мир вокруг Тарента изменился непостижимым образом, но, несмотря на таявший дневной свет, Тибор должен был смотреть на него, не закрывать глаз, продолжать видеть. Ничего больше не имело смысла – теперь только камеры связывали Тарента с реальностью, ну или по крайней мере представляли реальность, которую он понимал.

Он переключил «Олимп» в режим ночной съемки. Осматриваясь по сторонам, сунул руку в футляр «Кэнона» и привычным движением на ощупь переключил и его в ночной режим.

Впереди виднелся небольшой газон, обложенный по периметру булыжниками, выкрашенными в белый цвет. Дальше тянулась широкая бетонированная площадка, рядом с которой росли недавно посаженные молодые деревца, а за ней стояли два или три невзрачных двухэтажных здания офисного типа с плоскими крышами. Слева расположилось точно такое же. Они напомнили Таренту древние строения Министерства обороны, которые он видел, когда ночевал в Лонг-Саттоне. Тибор сделал несколько снимков. Между двумя зданиями проходила дорога, чуть поодаль ее пересекала еще одна, а дальше находились другие дома столь же функционального вида. Вдоль дороги были припаркованы три автомобиля, причем Тарент не узнал ни одной модели. Квадратные устаревшие машины, произведенные в середине прошлого века, все как на подбор одного цвета – матово-черного или темно-синего, в сумерках было не разобрать. Почти все автомобили были пусты, только в том, что стоял ближе к Таренту, сидела за рулем молодая женщина в военной фуражке, глядя прямо перед собой. Тибор несколько раз сфотографировал ее длиннофокусным объективом, но она никак не отреагировала, то ли специально, то ли просто не заметила.