К счастью, сейчас это получилось не только с первой попытки, но заодно еще и сразу на вершину Дамбы Полумесяца.

А дальше — только гонка, долгая гонка по замершей, уснувшей после бури пустыни…

* * *

— Но если Гординиус очнулся, что с Дахху и Анте? — встрепенулась я.

— Они еще в к-коконах, — принц развёл руками.

— Йоу, ребят! — раздался взволнованный оклик Андрис.

Ищейка, давно поняв, что ответа на свой вопрос про оружие опять не дождётся, уже ловко забралась на старый городской колодец, с него — на разваленную крышу бывшей лавки, — и оттуда обернулась к нам:

— Каннибалы возвращаются! Причем с подкреплением. Их очень много.

— Сколько? — быстро спросила я.

— Нет времени сосчитать! — Ищейка спрыгнула вниз, — Но они приближаются аж с трех сторон!

— Прах! — выругалась Кадия, — Ненавижу оборону, но нам определенно нужно укрытие!

Мы все дружно и тоскливо уставились на полуразрушенные, унылые и изрешеченные дырами домики вокруг. С таким же успехом можно было бы укрыться в тканном шатре на летнем фестивале…

Вдруг Гординиус, всё еще болтавшийся где-то между ног у единорога, начал отчаянно выть и брыкаться. Неожиданная активность! Белоснежный конь с интересом опустил голову, как-то совсем ненатурально умудрившись заглянуть самому себе под брюхо, а я подпрыгнула туда же и вырвала кляп изо рта альбиноса.

— Канализация! — просипел Горди. — Видите колодец? Прыгайте внутрь! Там можно спрятаться и запереться!

— Только если ты — первый, — я сощурилась.

— С удовольствием! — уверил меня несчастный альбинос.

— Вместе с конём, — уточнила я.

Лицо Горди вытянулось, но Кадия уже перерубила веревки, привязывавшие мага к единорогу. Гординиус мешком грохнулся на песок. Белый жеребец ехидно фыркнул и с лицом пресыщенного зрителя — «ну чо?» — повернулся к принцу.

— Сиптах, возвращайся домой! — приказал Лиссай.

Конь закатил глаза, развернулся и, на прощанье разочарованно заржав ("И вот стоило тебя ждать столько лет, хозяин?!"), бросился на восток.

— Это вы его в Шолох отправили, я правильно понимаю? — обалдела Кадия. — За, э-э-э, пятьсот миль?

— Он единорог. Бег и чудеса — его специальность, — безапелляционно заявил Лиссай, снова неуловимо напомнив мне короля Сайнора. Кадии, видимо, тоже.

Во всяком случае, верноподданная не рискнула возражать. Даже наоборот, почтительно задумалась. Ой, чую, её кобылке Суслику теперь не поздоровится… Кад узнала, что то, что она считала ежовыми рукавицами — лишь шелковые перчатки в науке коневодства. Беда. [2]

* * *

[2] Вообще, я искренне надеюсь, что первая встреча Лиссая и Сиптаха не станет и последней тоже. Я не уверена, что за много лет простоя в конюшне Сиптах смог набраться опыта в "специальности". Мотивация от других — это хорошо, но пятьсот миль — это все-таки пятьсот миль.

* * *

Мы по очереди спустились в колодец. Ну как спустились, — спрыгнули, уповая на удачу, заверения Гординиуса и оставшиеся у меня бутылочки с кровью, — ибо времени на обвязывание веревками не было. Впрочем, всё оказалось очень душевно: бывший срединный колодец шел не вертикально вниз, а с быстро появившимся уклоном-дугой. Мы будто съехали по горке-аттракциону.

Я была последней. Перед нырком я успела криво и крупно начертать (волшебством) на ближайшем осколке стены: "Господин Терпение! Малёк и компания затусили в вонючем аналоге преисподней", — надеясь, что Полынь поймёт, а чужак подумает на какую-нибудь пустынную шпану, буде такая тут водится.

Внизу меня встретила полная темнота и сосредоточенное, напряженное сопение четырех носов.

Вздохнув, я потратила еще немного магии, чтоб наколдовать световую звезду. Выяснилось, что мы стоим в тоннеле, таком же смальтово-стеклянном, убегающем вдаль. А еще в свете звезды стало видно, что Кадия настороженно замерла с выставленным мечом — хвала небу, я не на него скатилась; Лиссай снова достал свое металлическое оружие; а Йоукли стоит в полуприсяде, готовая к чему угодно. Ну и Гординиус, все еще связанный, уже куда-то намылился — мелко, бесшумно семеня прочь, как дриада…

— Ты меня достал! — взвилась я, увидев это безобразие.

Альбинос вздрогнул и поспешил оправдаться:

— Я к стене! Надо закрыть колодец!

— Как это сделать?

— Видишь печатку срединников? Нажми! — взволнованно сглотнул волшебник. То ли меня боялся, то ли отвратительных гортанных воплей, раздающихся сверху — кажется, каннибалы недоумевали, куда делась их гарантированная, казалось бы, добыча.

На стене тоннеля, действительно, виднелась печать в виде семиконечной звезды на боевом щите. Я вдавила рисунок в стену — сработало! Пусть механизму и пара тыщ лет…

Над нами, там, где еще угадывался рассеянный дневной свет, раздался шорох и скрежет, быстро заглушивший крики каннибалов.

— Лепестки колодца закрылись, — заискивающе пояснил Гординиус, явно не пребывающий в восторге от своего положения в наших рядах.

— Откуда вы знаете про механизм? — спросил Лиссай.

— Я… Я работаю в Мудре последние годы.

— Да ты трудяга, Горди! — хмыкнула я. — И в Мудре работаешь. И в Иджикаяне. И на госпожу Тишь.

Альбинос вздрогнул.

— Да-да, — безжалостно продолжила я. — Мы знаем её имя. Мы знаем, что дети из Тернового замка — это Виры. Мы знаем, что ты играл чудную роль лодочника Харрона, поставщика ваших террористических недотеневиков… Теперь наша беседа будет куда содержательнее, чем в пещере у Дахху, что не может не радовать. И, кстати, вопрос первый: с какой это радости ты очнулся раньше срока?

У альбиноса явно кончились фокусы. Или силы сопротивляться. Он по стеночке осел на пол туннеля и, прикрыв глаза, обреченно, на одной ноте пробубнил:

— Тишь вшила мне в щеку вторую капсулу. Для раннего пробуждения. Она придумала эту формулу в прошлом году, в тюрьме.

— Умничка, Гординиус, — кивнула я. — Продолжим в том же духе.

И я села на пол напротив альбиноса.

Ребята, подумав и переглянувшись, присоединились.

На протяжении всего допроса — хвала небу, в этот раз он удался вполне, — в голове моей набатом стучал один и тот же вопрос: где, прах его побери, Полынь?

Общая боль легко связывает людей, даже легче, чем общая радость. Но что хорошего может принести союз, построенный на боли? И что будет, если боль одного вдруг утихнет?

Философ Зандудий

Гординиус смертельно устал. Это было видно. Альбинос полулежал, прижавшись затылком к стеклянной стене туннеля, и даже забыл попросить нас развязать ему руки. А сам никто не предложил — враг же, ну.