Я вглядывалась в толпу машинально, — и не сразу поняла, что смотрю прямо на него.

Вердал был всё так же лыс, как и тогда, в переулке. Его лицо больше не шло красными волдырями, — они сменились теперь сероватыми протяжёнными шрамами; левый глаз был запавшим и почти не двигался. Он стоял в двух шагах от Летлимы, и она разговаривала прямо через него, вовсе его не замечая.

Все вокруг были босыми, и он один был в щёгольских начищенных меховых ботинках.

Наверное, он, как и я, не знал, что волшебство не только в воде из источника.

Я не успела выдавить из себя ни слова, — а Арден, поймав взгляд моих расширившихся глаз, швырнул в него колкими свистящими чарами. Грохнуло, и храм взорвался звуками; заклинательные татуировки сияли так ярко, что резали глаз даже из-под одежды, а руки летали хлёсткими, резкими движениями. Молнии схлестнулись с глухо отпружинившим контуром защитных чар; с резко выброшенных пальцев сорвалось что-то тёмное, острое, и вонзилось в едва видимый в вороте рубашки артефакт.

Они сходились всё ближе. Я вскочила на ноги, так и прижимая к себе чашу. Всё это было очень быстро, — и я успела заметить только, как Арден, широко улыбнувшись, полоснул воздух чарами, а Вердал сорвал с шеи и впечатал ему в лицо изрезанный знаками медный круг.

Хлынула кровь. Загорелись камни, и растрёпанная рыжая коса вдруг взвилась гривастым зверем. Арден рухнул на пол, цепляясь за призрачную шерсть рвущегося лиса.

Мне в грудь будто вбили раскалённый штырь.

— Твой? — спокойной спросил Вердал и нацелил пистолет прямо мне в лицо. — Ну, ничего.

Ласка кричала. С Вердала будто сходила какая-то пелена, и один за другим служащие нацеливали на него оружие, а взгляды метались между ним и мной.

Я запнулась за расшитый серебром подол и едва не упала, с трудом удержав чашу в ослабевших руках. Волчья корона, блеснув отражённым в иолитах звёздным светом, цокнула о пол и покатилась в сторону, лишь едва не задев незаметный на фоне красного скотча рубин.

Между им и мной было четыре шага. Всего четыре очень сложных, очень страшных шага под прицелом пистолета и умирая внутри.

— П-пожалуйста, — проговорила я, позволив голосу надломиться и будто невзначай отступая в нужную сторону. Слёзы текли по моему лицу, и от этого вода в медной чаше сияла всё ярче. — Пожалуйста, не…

— Заткнись, или я выстрелю.

Я шумно вдохнула и позволила себе ещё один маленький шаг.

Все смотрели на нас, — все, кроме залитого кровью Ардена, вцепившегося белыми от чар руками в шерсть своего зверя. Александритовый артефакт горел у него на груди, рассеивая тянущуюся к лису жадную тьму.

Вердал шёл ко мне, ни на что не оглядываясь, как будто не на него были сейчас нацелены все взгляды, все чары и всё оружие. Пистолет в его руке не дрожал.

Он улыбнулся мне мёртвой улыбкой:

— Я прошу твоего благословения, Принцесса Полуночи.

Я отступила ещё на шаг. Подол тянулся по полу длинным грязным хвостом, расшитым серебряной нитью. Мои руки дрожали, и сияющая вода шла тревожной рябью. Я едва не наступила на скомкавшуюся под ногами ткань и покачнулась.

Вердал был совсем близко.

— Встань на колени, — сказал он, всё так же улыбаясь, — и подай мне чашу, как своему повелителю.

Видит Ночь, породившая нас, — мне почти не было страшно. Всё, что было во мне живым, билось сейчас вместе с рвущимся из жадной черноты лисом.

Я знала, что у него не дрогнет, нажимая на спусковой крючок, рука.

Я знала, что среди стоящих вокруг людей есть Матильда. И даже если все остальные промедлят, оценивая сравнительную ценность моей жизни, она выстрелит, не сомневаясь ни секунды.

Я медленно встала на колени, дрожа всем телом и нащупывая ступнями ускользающий в слоях ткани рубин. Зажала его кое-как между пальцами.

— Благословение, Принцесса, — напомнил Вердал, всё так же целясь мне в лоб и протягивая левую руку навстречу чаше.

— Это будет твоя судьба, — послушно прошептала я.

И, с силой грохнув пальцами об пол, разбила рубин.

Матильда всё-таки выстрелила. Пуля ударилась в чашу — и растворилась в воде.

Несколько мучительно долгих секунд я стояла так, на коленях, пытась понять, дышу ли.

Вердал замер в чарах, как жук в янтаре, и, потеряв равновесие, глухо рухнул на пол. Офицер-росомаха впечатал его в пол ногой и нацелил дуло в лоб. Я резко вскочила, и драгоценная чаша, могущественный артефакт, покатилась по доскам, расплёскивая сияющую воду. Я заскользила босыми ногами по полу, чтобы упасть рядом с побелевшим от напряжения Арденом.

— Я попробую удержать зверя… — напряжённо проговорила мастер Неве, заплетая точными движениями чары.

Лис рванулся и взвыл.

— Отойдите, — крикнула сова, — отойдите все! Отвернитесь! Мальчик, слушай мой голос…

Я не могла. Мой взгляд был прикован к рыжему лису с белым пятном на носу, плачущему от боли, — и моя разбуженная криком ласка плакала вместе с ним. Тёмная кровь лилась толчками из страшного развороченного носа, топила в себе сверкающие обломки артефакта, мешалась с растёкшейся ртутью. На груди Ардена мерцал, болезненно пульсируя, мой александрит.

— Идём, — сказала бледная Летлима, цепко взяв меня за плечи и развернув. — Нельзя мешать совам. Сейчас… сейчас мы ничего не можем сделать. Идём послушаем, что скажет этот…

— Я не скажу вам ни слова, — каркающе заявил Вердал.

— Ты провалился, — властно проговорила Матильда. Лицо её сияло. — Ты не сможешь привести в Лес Крысиного Короля!

— Крысиного Короля?!

Вердал запрокинул голову и захохотал истерично, раскатисто.

— Вы идиоты, вы все! А я буду Большим Волком!

— Большим Волком? — недоумённо переспросила, болезненно вцепившись в мои плечи, Летлима. У неё было белое, словно снег, лицо.

Вердал рванул из пут, как отчаявшаяся в паучьем коконе муха, но заклинания держали крепко.

— Ты кончишь в тюряге, парень, — покачал головой офицер. — Не буянь, повредишься.

— Большим Волком? — повторила Летлима.

Вердал смеялся, смеялся, смеялся, и его смех переходил в булькающую рыхлую истерику, а из здорового глаза текли по обожжённой щеке слёзы.

— Я Большой Волк, — говорил он исступлённо. — Это моя дорога!

Офицер, цокнув языком, утёр ему лицо платком и влил в рот немного воды. Тогда Вердал вдруг успокоился, будто его выключили, — и заговорил.

Ему было семь, когда родители поехали в Рваные горы, за Звенящие ручьи, к оракулу.

Оракул была стара и уродлива, как сказочная ведьма. На длинных седых космах у неё лежал венок, сплетённый из четырёхлистного клевера, а на груди — золотое ожерелье с перьями, когтями и каменными бусинами. Все её руки, длинные и крючковатые, изрисовали заклинательскими узорами, ногти выкрасили серебром, а на лбу вычертили синим закрытый глаз.