Сафи задумчиво вытерла лоб рукавом. Мерику показалось, что она подбирает слова.

– У тебя еще есть мать, – произнесла она наконец. – Почему королева Яна не повлияет на пуристов? Или хотя бы на твоего отца. Все-таки она августейшая особа, ее воля – воля Всевышнего. Ее бы послушали.

– Послушали бы, но увы, – вздохнул Мерик и горько усмехнулся. Ему еще в детстве пришлось смириться, что мать выражает отнюдь не волю Всевышнего, а волю своих визирей. Казалось, они подсказывают ей не только что говорить, но и что думать. Королеве далеко было до Иврены или Керрил.

– Кто такая Керрил? – спросила Сафи.

Мерик удивленно моргнул. Неужели он думал вслух?

– Мать Куллена, – ответил он. – Когда я переехал в Нихар, она меня вырастила как сына.

– Разве не Иврена?

Мерик крепче сжал поводья, мышцы под Знаком магии напряглись.

– Иврене было некогда из-за обетов, – произнес он. – Так что дома у Куллена я проводил куда больше времени, чем с ней.

В памяти всплыл образ маленького домика с двумя комнатами. Он был тесный, но уютный, и повсюду стояли живые цветы.

– Керрил – Ведунья флоры, – объяснил Мерик. – Она занималась нихарскими садами… ну, когда там еще были сады.

Сафи повернулась к нему.

– А почему ее не было в Божьем даре?

– Она там не живет, – ответил Мерик, любуясь ее профилем. С момента купания в Колодце истоков ее щеки вновь покрылись потом и пылью, пряди волос прилипли ко лбу и шее. На полсекунды он представил, что Сафи не донья, а он не принц, что они просто путешественники на пустынной дороге, едут куда-то по лесу, и больше нет ничего – только они вдвоем и ветер, и стук копыт.

Но вскоре его снова настигла горечь бессилия, вклиниваясь в поток мечтаний. В голове закружились тревоги и страхи, сменяя друг друга.

Потом его посетила новая идея: а что, если Ловатц не отвечает Хермину, потому что Серафин мертв? Может, каналы голосовой магии были перегружены из-за новости о…

– Так почему Керрил не перебралась в Божий дар, как остальные? – спросила Сафи, отвлекая его от мрачных мыслей. Она откинулась назад и теперь прижималась спиной к его груди. Задавая вопрос, она слегка повернула голову, и ее щека оказалась совсем близко от его лица.

Словно прося о поцелуе.

Мерик понимал, что она делает это нарочно – не чтобы его подразнить, а словно потому, что чувствовала, куда его уносят тревоги, и хотела вернуть его назад, к себе.

– Видишь ли, – он притянул ее еще ближе, охотно принимая приглашение отвлечься, – Керрил верит, что ее магия способна исцелить эту землю. Она говорит, что нет дела благороднее, чем вернуть Нубревене утраченные красоту и жизнь. Поэтому она осталась в старом доме.

– Но ведь в Божьем даре жизнь и красота! – воскликнула Сафи. – Может, Керрил просто не знает? Только представь, что бы она сказала, увидев поселок.

Мерик рассмеялся.

– Вообще-то я думаю, что она бы разочаровалась. Керрил мечтает вернуть Нубревену сама, собственными силами, без постороннего участия. Кроме того – ты видела в Божьем даре цветы?

– Пожалуй, нет.

– Вот. А главное – там нет бородатых ирисов. Керрил больше всего мечтает вернуть в Нубревену Божий цветок. Он здесь раньше рос повсюду, а у нее своеобразные представления о своем долге перед нашей землей. Куллен точно такой же. Оба почему-то считают, что должны взять на себя все тяготы мира и отдать все, чтобы его спасти.

– А ты разве не такой? – спросила Сафи, лукаво улыбнувшись. – Ты берешь на себя больше, чем кто-либо, кого я знаю.

– Я рожден принцем, донья, и я должен относиться к своей роли серьезно, даже если другим это кажется бессмысленным.

– Но дело не только в этом, – заметила Сафи. – Помимо прочего, ты любишь чувствовать себя нужным.

Мерик решил на это не отвечать. Вместо этого он попросил:

– Произнеси еще раз слово «любишь».

– Лю-бишь.

Он улыбнулся и, не выдержав, рассмеялся.

– У тебя иногда пробивается забавный акцент, и «любишь» звучит почти как «губишь».

Сафи задумалась и принялась пробовать оба слова на вкус:

– Любишь… губишь… А если сказать «я тебя люблю» – это похоже на «я тебя гублю»?

– Не знаю, – улыбнулся Мерик. – А ты любишь меня или губишь?

Сафи вздохнула. Ее лицо было совсем близко, ухо почти касалось его губ. Мерику так хотелось слегка укусить ее за мочку уха, а потом поцеловать в висок, а потом…

Он еле сдерживался.

Нужно было как-то прервать неловкую паузу.

– Когда ты говоришь по-нубревенски, кажется, что ты местная, – сказал он наугад. – Акцент почти незаметен.

– У меня были отличные учителя, – ответила Сафи с таким энтузиазмом и облегчением, как будто она всю дорогу мечтала поговорить именно на эту тему. – Главным из них был мой наставник, ведун Слов. Он умел избавлять от любого акцента при помощи магии. Заставлял нас с Ноэль тренироваться часами.

– Ты столькому выучилась, – произнес Мерик, снова взяв себя в руки. – У тебя куча знаний и боевых навыков, да еще и магия. Я думаю, ты способна по-настоящему изменить мир.

Сафи на секунду напряглась, словно ее магия измеряла правдивость этого предположения, а затем она сказала:

– Наверное, способна. Наверное, я могу что-то изменить или даже властвовать над другими. Но дело в том, что я не люблю долго оставаться на одном месте, принц. Кроме Ноэль, в моей жизни нет почти ничего, что бы постоянно удерживало мое внимание… и никого, кто бы пытался его удержать.

– Значит, так и будешь жить вечно в пути? Даже если бы кто-то предложил… – Он не смог договорить, потому что во рту пересохло.

Но смысл недосказанного повис между ними, и Сафи снова повернулась к Мерику, вопросительно приподняв бровь. Какие невозможно голубые глаза.

Мерик понял, что теряет голову от этой вынужденной близости, что не может ее больше выносить, что хочет остановить коня, схватить Сафи, стащить ее на землю и целовать, пока она не начнет задыхаться, а потом…

Она широко улыбнулась, словно догадалась о ходе его мыслей, причем эта улыбка его одобряла.

Мерик почувствовал, как в груди зарождается бурный поток, как он разливается по телу, достигая самых кончиков пальцев.

Он погрузился в беззвучную молитву своему богу, чтобы отвлечься любой ценой, чтобы дождаться, когда этот длинный день закончится и когда выпадет возможность остаться с Сафией наедине.

Когда они остановились на ночлег, солнце уже опускалось за Яданси, окрасив облака в розовый цвет. Ноэль опасалась, что после такой длинной поездки у нее непоправимо искривились ноги.