Вдруг от группы отделилась эффектная красотка.

— Этот человек меня щупал! — донесся до Эйлин гневный голос. — Он трогал меня за попу!

— Кто? Покажи мне его! — потребовал бойфренд возмущенной девушки.

Та ткнула пальцем в сторону Эда. Бойфренд, упакованный в тесный костюм наподобие сардельки, ударил себя сжатым кулаком по ладони — до невозможности банальный жест, а страшно. Эйлин заслонила собой Эда, выставив вперед руки, словно полицейский на перекрестке, когда улицу переходит ребенок.

— Это не то, что вы подумали, — как могла спокойнее проговорила она. — Тут совсем другое.

«16/04/94: На свадьбе Карен трогал девушку за задницу. Постоянно быть рядом с ним на людях, не оставлять без присмотра. А тот раз, когда он, прощаясь, ухватил Сьюзен за грудь? Не случайность».

Эйлин с мужем пригласили на вечеринку к начальнику отдела кадров. Ехать надо было в Вест-Сайд, в Челси. Они оставили машину, не доезжая пары кварталов, и дальше пошли пешком, впитывая жизненную энергию вечернего Манхэттена, — Эд в отличном костюме, Эйлин в дорогом платье, год назад купила и все не было случая надеть. Платье чересчур плотно ее облегало — проклятый стресс — и все равно красиво обрисовывало фигуру.

Эйлин не сразу заметила, что Эд отстал, словно упирающийся пес на прогулке.

Она вернулась и потянула его за собой:

— Ну что такое? В чем дело?

— Иди без меня.

— Что за глупость! Мы почти пришли.

— Я там никого не знаю.

— И что? Очень милые люди.

Эд замотал головой.

— Я не могу явиться одна! Я уже написала, что мы оба придем. Этот вечер много для меня значит. Наш кадровик... Не он брал меня на работу. Он пришел уже позже. Мне обязательно нужно произвести хорошее впечатление. Чтобы продержаться еще десять лет, понимаешь?

— Они никогда не узнают меня настоящего.

Ей не приходило в голову, что Эд из-за этого страдает. Правда, они в последнее время встречались в основном со старыми знакомыми.

— Ты даже и с половиной мозга лучше, чем девяносто процентов людей с целым, — сказала Эйлин и вдруг поняла, что действительно так думает. — Ты и сейчас остроумней и обаятельней большинства тех, кто там будет. Не забывай, кто ты! Держись поближе ко мне, и никто ничего не заметит.

Весь вечер Эд не отходил от нее ни на шаг, и никто ничего не заподозрил. Что хорошо в таких вечеринках — разговоры скользят по поверхности. Если Эд не отвечал сразу на вопрос, от этого только казался интересней. Эйлин держала тарелку с закусками и давала Эду только такие, которые можно съесть в один укус. Помогало и неяркое освещение, и общий гул, и толпа гостей. Эд выглядел импозантно и очень помог Эйлин утвердиться в глазах начальства — кадровик долго с ним беседовал о его прежних исследованиях.

Когда вечер наконец закончился и они вышли на улицу, Эд трясся как в лихорадке. Должно быть, он держался нечеловеческим усилием воли, только ради Эйлин.

Несколько дней он казался предельно выдохшимся, и вскоре после этого у него начала ухудшаться речь.

«20/05/94: После мероприятия в Челси говорит невнятно».

Однажды они встретили Рут и Фрэнка в Метрополитен-музее. Фрэнк был в инвалидном кресле — несколько месяцев назад с ним случился инсульт.

Не прошло и десяти минут, как Рут сказала Эйлин, что ей необходимо хоть недолго побыть отдельно от мужа. Понятное желание: она теперь находилась при Фрэнке неотлучно двадцать четыре часа в сутки. Подруги попросили Эда с Фрэнком подождать их у банкетки и сбежали на выставку по истории костюма. Рут, сама предпочитавшая в одежде строго функциональный стиль — бирюзовый кардиган для нее был пределом легкомыслия, — бурно восхищалась красотой изысканных нарядов. Эйлин скользила взглядом по пышным складкам ткани, — кажется, под этими юбками вполне можно спрятаться.

Вернувшись, они не застали своих мужей на прежнем месте. Эйлин перепугалась, но потом интуитивно заглянула на главную галерею и там увидела их. Эд стоял, придерживая ручки кресла, перед своей любимой картиной: «Смерть Сократа» Жака-Луи Давида. Эд с Фрэнком вдвоем едва-едва составляли один дееспособный организм.

Рут и Эйлин тихонько подошли ближе.

— Вот этот, в центре, — Сократ, — говорил Эд.

Эйлин и Рут переглянулись.

— А тот, что положил руку ему на колено... Забыл, как зовут.

Эйлин хотелось подсказать: «Критон», как Эд не раз говорил при ней раньше, но она удержалась.

— И вон тот, у изножья... Опять забыл имя.

«Платон», — подумала Эйлин.

— Знаешь эту историю?

Фрэнк закивал.

— Его заставили выпить яд.

Голова Фрэнка ходила вверх-вниз, точно поршень.

— Боялись его влияния на умы.

Эйлин поразилась — как много он еще помнит.

Эд подкатил Фрэнка ближе к картине. Охранник проводил их глазами.

— Видишь, поднял кверху палец? Он словно говорит: «Я знаю, там, дальше, что-то есть». А в чаше эта, как ее...

Эд мучительно искал слово. Фрэнк пытался подсказать, но не мог выговорить, только мычал.

— Цикута, — сказала Рут сдержанно, хотя и с глубоким чувством.

И, взявшись за ручки кресла, покатила его к выходу.

«11/06/94: Ходили в Метрополитен. Эд забыл слова: Критон, Платон, цикута».

Он постоянно приходил за ней в кухню и рвался помогать. Эйлин понимала: ему хочется чувствовать себя нужным. Как-то попросила его нарезать репу. Отвернулась к плите, и тут за спиной раздался грохот. Эд насадил половину репки на нож и колотил ею по разделочной доске. Коннелл сидел тут же, просматривая книги по философии — искал цитаты для своих выступлений в дискуссионном клубе на будущий учебный год. Он вскочил и вырвал у отца нож:

— Дай сюда! Вот хрень, что ж ты делаешь-то?

Эйлин потащила Коннелла в столовую:

— Еще раз посмеешь так разговаривать с отцом, я тебя ударю! Не посмотрю, что ты уже не маленький.

Эд полдня просидел, надувшись, перед телевизором. Спать лег в половине четвертого.

«03/08/94: Впервые лег в постель раньше четырех часов дня».

Отец стоял враскоряку перед кофеваркой, похожий не то на карапуза, наложившего в штаны, не то на старого ковбоя, который только что пересек пустыню, да еще по пути в него шарахнуло молнией. На шее болтался галстук, завязанный наоборот: узкий конец поверх широкого.

Он в сотый раз вытащил из кофеварки фильтр и разгладил его на держателе, с тупым упорством поправляя то, что и так уже было на месте. Коннелл хмуро наблюдал за ним. Отец трудился, словно от его действий зависела судьба мира. Точно так же он выглядел, когда распиливал доски или зачищал срез шкуркой. Вдрызг измятый фильтр уже не держался нормально. Коннелл достал из коробки свежий и установил его. Потом перевязал отцу галстук заново. Отец смотрел в пол, слабо посмеиваясь.