Неужели и вправду там кто-то скулил? Нет, вряд ли. Лорд Маргрейв вздохнул, собрал и аккуратно сложил в стопку разбросанные по кровати листки отчета. Неужели он все-таки задремал? Снизу, из прихожей донесся громкий звон. Этот звук ни с чем было не спутать. Звонили к ужину. Есть лорду Маргрейву почти совсем не хотелось. Какое он мог теперь испытать удовольствие от еды, которую нужно было пережевывать вставными зубами. Десны у него разнылись. Дантист в Агондоне сказал, что у него какая-то болезнь, разъедающая десны. Все равно скоро помирать, с деснами ли, без десен ли... Порой собственный гниющий рот, столь часто произносивший страстные патриотические речи, представлялся лорду Маргрейву символом загнивания государства, которому он служил. Его называли лордом, господином, но он скорее был слугой — слугой короля, как и подобало истинным лордам. Он служил новому королю точно так же, как служил прежнему, и точно так же, как тому, что был до него... Он был верен престолу, он исполнял свой долг и всегда верил в то, что поступает правильно. Но вот теперь, лежа в кровати и страдая от боли в деснах, он вдруг с ужасом подумал о том, что никакого долга он на самом деле не исполнял, а если и исполнял, то служил не тому, кому был бы должен служить... Лорд Маргрейв с тоской посмотрел на стакан с водой, стоявший на тумбочке, в котором лежали его фарфоровые зубы.

А потом он услышал приглушенные рыдания из соседней комнаты.

Нет, звуки ему не мерещились! Там кто-то плакал! Острая как нож тревога вонзилась в сердце старика. Он поднялся с постели и потянулся за одеждой. Дойдя до порога, он обернулся и окинул взглядом комнату, освещенную лампой.

Первым порывом был порыв гордости: он вернулся к кровати, вынул из стакана вставные зубы и вставил их в рот, морщась от боли.

Вторым порывом было желание соблюсти секретность. Он взял сложенные в стопку листки отчета и быстро убрал их в карман камзола.

А потом... Потом хлопнула дверь. Лорд Маргрейв обернулся, выбежал из комнаты и успел заметить промелькнувшую мимо него фигурку в белом.

— Мисс Катаэйн!

Но девушка не слышала его. Она опрометью бежала вниз по лестнице.

— Но девочка? Где же девочка?!

— Оливиан, разве вы забыли? Катаэйн нынче ходила в замок.

Умбекка со сладенькой улыбочкой поставила поднос у кровати супруга. Бульон, хлеб, слабенький чай. Бедный старик, только это он и мог переварить!

— В замок? Это жуткое, злобное место!

— Супруг мой, вы говорите о моем прежнем доме.

— И о месте, где состоялся ваш великий триумф, сэр, — добавил капеллан, расположившийся по другую сторону от ложа. Положив ногу на ногу, он поглаживал свои руки в белых перчатках, зевал и рассеянно поглядывал на окружавшую ложе командора растительность. На самом деле все эти разговоры были уже совсем не нужны. Капеллану было скучно, скучно, скучно! У кровати привычно шипела лампа. Небо над стеклянным потолком было противного лилового цвета — такого же, как щеки старика.

Как и щеки Умбекки, если на то пошло, когда она слишком усердствовала с косметикой.

— Замок... Дом, где прошли мои девичьи годы, — сентиментально проговорила Умбекка — так, словно ее былое проживание в замке было важнее того, что осада этого самого замка перевернула с ног на голову историю Эджландии.

— Сэр, быть может, вы желаете подписать вот эти смертные приговоры? — спросил Эй Фиваль и подтолкнул к старику бумаги.

— Да-да, мой дорогой, а потом вы покушаете вкусненького бульончика, — проворковала Умбекка и, набрав в ложку аппетитно пахнущего бульона, поводила ею под носом у мужа.

— Смертные приговоры? — процедил сквозь зубы командор. О, он опять был не в настроении!

— Речь о ваганах, сэр.

— Да, Оливиан. Ведь ты же помнишь: ты всегда их терпеть не мог, этих гадких ваганов.

Умбекка улыбнулась, и сама проглотила ложку бульона. Он и вправду был очень вкусен.

— Знаю я кое-кого еще более гадкого, — пробормотал командор.

— Что вы такое говорите, мой дорогой? — всполошилась Умбекка. Неужели он даже бульона не хотел? — А Нирри так старалась. Вкуснее бульона она давно не варила. А вам всегда так нравился ее куриный бульончик... — Умбекка, желая соблазнить мужа бульоном, съела еще ложку.

Командор повернул к ней голову. На лице его не было маски. Щуря почти ослепшие глаза, он уставился на расплывшуюся физиономию жены.

— И как только я мог поверить, что ты — это "Мисс Р. "? — прошептал командор. — Подумать только, и как мне в голову это могло прийти? Как я мог приписать тебе тонкость и чувствительность этого божественного создания?

Умбекка в ответ расхохоталась. Это был горький смех. Подобные упреки она выслушивала и раньше, и не раз. Поначалу супруг боготворил ее, полагая, что она — таинственная писательница, автор прекрасных романов. А когда она, наконец, устала оной притворяться, он отвернулся от нее и стал обвинять ее во лжи.

Обвинения были абсурдны. Разве Умбекка была виновата в том, что муж в это верил? Да и кто он был такой, чтобы в чем-то ее обвинять? Во время Осады он был героем, львом в мужском обличье. Какая женщина тогда не мечтала о браке с Оливианом Тарли Вильдропом? Но годы не пощадили его. Он постарел и жутко одряхлел. И если она обманула его надежды как супруга, разве он в свою очередь не обманул ее надежд как супруг? Умбекка покраснела, запихнула в рот кусок хлеба и принялась, сердито жуя, бормотать:

— Похоже, мой бедный супруг в дурном настроении. Вы же знаете, капеллан, мой муж всегда хандрит, пока не послушает хотя бы несколько страничек из романа «Мисс Р.»...

На столике у лампы были сложены роскошно переплетенные томики «Агондонского издания» собрания сочинений «Мисс Р.». Порой Умбекке страстно хотелось схватить их и запустить в стеклянную стену обители супруга!

Эй Фиваль кашлянул.

— Бумаги...

— О капеллан, подпишите вы сами эти мерзкие бумаги! У командора руки трясутся, разве вы не знаете?

Несчастный старик был способен только на то, чтобы дико глядеть поочередно то на жену, то на капеллана. Они, похоже, представлялись ему опереточными любовниками, а их жаркий шепот казался шепотом любви.

— Любезная госпожа, прошу вас, не расстраивайтесь! У меня сердце разрывается, когда я гляжу на ваши страдания! Ваша любовь разрушена, она растоптана и кровоточит! О, какие это муки — быть отвергнутой! Однако подумайте о будущем, о прекрасном будущем, которое стремится к нам подобно карете, в которую впряжена шестерка лошадей. Лошади несутся галопом, дорога идет под уклон! Я заговорил зубы этому старикану с вставными челюстями. Вопрос с дворянским титулом решен, уверяю вас. Любезная госпожа, разве вы не видите? Командор протянет не долго. Он только и успеет узнать о присвоении ему титула, не более!

Умбекка застонала, стала целовать затянутую в перчатку руку капеллана.