Но уж ночная стража в каретах точно не разъезжала.

Синемундирник объяснил Джему правила поединка. Джем рассеянно пошел за офицером. У Пня Марми они встали с Бергроувом спиной к спине и по команде начали расходиться. Синемундирник считал шаги.

Один. Два. Три.

Карета была все ближе.

Четыре. Пять. Шесть.

Джем чувствовал, как у него подгибаются колени. Горло сдавил спазм, под ложечкой гадко сосало. Стук копыт и скрип колес доносились до него, словно из другого мира.

Ближе. Ближе.

Семь. Восемь. Девять.

Раджал собрался с храбростью. Слезы у него высохли. Он не отводил глаз от Джема. Он понимал, что если он сейчас же ничего не предпримет, Джем погибнет. В этом Раджал не сомневался. Совсем рядом заржала лошадь. Потом кто-то крикнул. Еще и еще.

Десять.

Джем стоял боком. Он закрыл глаза. Его дрожащий палец лежал на спусковом крючке. Что толку? Что толку?

«Он стреляет первым».

Все остальное произошло в одно мгновение.

— Стреляйте!

Раздался хлопок, алая вспышка пороха рассеяла туман.

— Нет!

В это же мгновение Радж бросился к Джему и заслонил его. Он и сам не знал, то ли полез под пулю, то ли хотел спасти друга. Джем дико вскрикнул. Пуля угодила ему в плечо. Послышался второй выстрел. Джем, превозмогая испуг и боль, выстрелил в Бергроува.

— Радж! — опускаясь на землю, вымолвил Джем. — Что ты наделал.

— Джем, прости меня. Я должен был тебя спасти.

— Нет. Радж, что ты наделал?

Джем, страшно побледнев, указал вперед. Только теперь Раджал рассмотрел того человека, который все это время кричал, окликал Джема сквозь туман. Теперь он умолк и неподвижно лежал на земле неподалеку.

— Не может этого быть! Не может! Нет!

Жгучая боль охватила плечо Джема. Он прижал к ране ладонь, кровь залила пальцы. Джем, шатаясь, побрел вперед.

— Помоги мне, Радж!

Он понимал, что через мгновение лишится чувств, но до того, как это случилось, Джем убедился в том, что его худшие опасения верны. Позади послышалось щелканье хлыста, ржание лошадей, ругательства. Господин Бергроув покидал поле битвы.

А на земле лежал Пеллем Пеллигрю, и в затылке у него чернела дыра.

— Радж, нет!

— Джем, прости меня!

Но Джем уже опустился на землю. Раджал пытался удержать его. Оторвав глаза от друга, он в ужасе воззрился на фигуру человека в темном плаще с капюшоном, быстро шагавшего сквозь туман.

Лорд Эмпстер холодно обозрел место поединка.

— Насколько я понимаю, молодой человек, это писали вы? Из его пальцев выскользнул лист бумаги и лег на снег рядом с убитым. Это было письмо Раджала. Через мгновение оно должно было обагриться кровью.

Первым, что увидел Джем, когда очнулся, была бабочка. Яркая, разноцветная, почти невидимая в лучах солнца, она беспечно порхала над его головой. Лишь на краткий миг она села на ветку и тут же упорхнула. А вот небольшая птичка с красной грудкой задержалась.

— Это «Боб Багряный», — сказал Раджал.

Джем повернул голову и тут же вернул ее в прежнее положение, потому что испугался острой боли в плече. Сколько времени прошло? Он лежал на поросшем травой склоне. Над его головой покачивались покрытые листвой ветки и отбрасывали прохладную тень. Чуть ниже того места, где он лежал, склон был залит лучами солнца. Что же это было за место? Джем здесь никогда не бывал, и все же оно показалось ему до странности знакомым. Но он никак не мог понять, каким образом они могли здесь оказаться. Он решил, что, наверное, бредит, и вздохнул. Как в тумане, вспоминалось ему, что они ехали в карете, что кровь заливала его камзол, вспоминалось искаженное гневом лицо опекуна. Да-да, наверняка он сейчас лежит без сознания и бредит.

Джем сжал в пальцах чехольчик с кристаллом.

— Радж, скажи мне, долго ли мы спим?

Но Раджал не слушал. Он, одетый в яркий костюм пажа, мечтательно смотрел на птицу, перелетающую с ветки на ветку. В руке Радж держал украшенную тонкой резьбой лютню.

— Я выучил песенку про него, — сказал Радж.

— Про него?

— Про Боба Багряного. Один актер, играющий роль «Зеленого с золотом» и только что вернувшийся из Рэкса, сказал мне, что там эту песенку распевают поголовно все. Хочешь, я тебе ее спою, Джем?

И, приняв молчание друга за знак согласия, Раджал стал перебирать струны и запел. Голос его звучал негромко и печально.

Багряную куртку всегда он носил,

Видать, обожал он багрянец.

В Зензане частенько встречали его,

Хотя сам он был не зензанец.

Хочешь знать, где Боб Багряный?

Правда, ты хочешь знать?

В царстве Вианы, в царстве Вианы

Надо его искать!

— Славная песенка, Радж. А дальше знаешь?

Джему удалось осторожно повернуться на бок. Без особого удивления он обнаружил, что на нем — белый балахон, как на монахе. Почему бы это? Он поднял руку и коснулся плеча. Рука сразу намокла. Кровь просачивалась сквозь грубую ткань. Но не только это увидел и почувствовал Джем. Он обнаружил, что кристалл светится. Свет его был виден сквозь чехол. Джем вздохнул. Внизу, на озаренном солнцем склоне, он увидел овец. А может быть, это были козы.

Он храбро сражался с неправдой и злом,

И цвета притом не менял он.

Другим в эту пору стал синий милей,

Но Боб не расстанется с алым!

Хочешь знать, где Боб Багряный?

Правда, ты хочешь знать?

В царстве Вианы, в царстве Вианы

Надо его искать!

Раджал вспомнил еще несколько куплетов, но ничего нового Джем из них не узнал. В каждом куплете рассказывалось о каком-то из подвигов знаменитого разбойника. И как только зензанцы запоминали эти куплеты? В одном куплете пелось про Боба и монаха. В другом — про подвиги Боба в краю Олтби, но ни слова не говорилось о том, что это за край. Затем — про Боба и знатную даму. Про Боба и про побег зензанского принца. Боб то и дело ухитрялся провести синемундирников, и то и дело спасал какого-нибудь несчастного и невинного. А губернатора, естественно, все это приводило в ярость.

Были ли эти истории правдивы? Это, пожалуй, было не важно. Боб служил символом зензанского Сопротивления и сам мог быть как реальной фигурой, так и вымышленной. В куплетах часто упоминались его черный конь, серебряный пистоль, роскошная алая куртка, пелось о том страхе, который этот разбойник внушал эджландцам. Вот в том, что он внушал страх, можно было не сомневаться. Раджал улыбнулся. Конечно же, спроса на эти грубоватые баллады не было ни в аристократических салонах, ни в театрах, где выступали «Маски». Мало того: само их исполнение приравнивалось к государственной измене. Он негромко перебирал струны.