Я вернулась к себе, и как только все сотрудники моего отдела ушли, Воронцов по телефону сообщил, что выходит. Мы как бы случайно столкнулись в коридоре. А еще с Федоровым и его секретаршей, они тоже, как назло, вырулили на взлетную полосу коридора отчаливать. Вчетвером мы еле втиснулись в лифт.

– Ольга Иосифовна, вы случайно не простудились? Вид какой-то у вас больной.

Секретарша мгновенно среагировала на слова Воронцова и развернулась в мою сторону.

– Ой, да у вас, наверное, температура. Что же вы не сказали, у меня аспирин есть. У вас насморк? Нету? Это грипп. Сейчас такой опасный грипп по Москве ходит, с осложнениями!

Вдвоем с управляющим они быстро выскочили из лифта и помчались к служебной «Волге».

– Ну, а мы к вам домой. Цепляйтесь. Я не боюсь заразиться. Сейчас на Пушкинской площади зайдем в аптеку, лекарств подкупим.

У выхода Воронцов плотно взял меня под руку, я не сопротивлялась, только тихо сказала:

– Дайте мне еще денек подумать, а сейчас проводите меня в ту же гостиницу. Мне плохо.

Воронцов понял, что сопротивление бесполезно.

– Как хотите. Сегодня там Валентина Васильевна, свой человек. Она вами займется, если к утру не пройдет, там и оставайтесь, но обязательно вызовите врача. С этим гриппом шутки плохи, надо перележать. Ой, Оля, по-моему, ваш муж идет. Всего вам доброго, я сдаю вахту. Надеюсь, в надежные руки.

Он улыбнулся и как-то незаметно исчез.

– О, моя отрада! – Миша схватил меня за руку и потащил к машине.

– Ты ошибся в одной букве. Не отрада, а отрава.

– Ну зачем так? – муженек изобразил на своем лице что-то вроде возмущения. – Ты такая у меня сладенькая, вкусная. «Живет моя отрада в высоком терему, а в терем тот высокий нет хода никому», – вдруг заголосил он.

– Не подлизывайся, мне не до подъе…к сейчас твоих. Хочешь знать, в терем я хода не закрывала, только ты, чувствую, не очень ищешь его.

– Ну, нашел, положим. А открыть как, изнутри же он закрыт. Сколько мы уже вместе, а никак не могу раскусить, что ты за человек.

– Чужая душа – потемки, – огрызнулась я, – твоя – вообще ночь.

Мы домчались за какие-то минуты. Молча, не проронив больше ни слова, поднялись домой. Свекровь была на работе. А у меня была единственная мечта скорее попасть в ванную, все с себя сбросить и принять душ. Мельком я заметила воспаленные глаза мужа, как устало он присел снимать обувь.

Я долго стояла под горячим душем и никак не могла согреться. Миша сидел у телевизора и на мое удивление смотрел не свой хоккей или футбол, а кино. Я взглянула на экран, и мне стало смешно, показывали… «Укрощение строптивой». Переходить в контрнаступление не было сил. Я кое-как постелила, рухнула на диван и куда-то провалилась. Как меня кидало и трясло, не помню. Меня тошнило. Миша нежно гладил по спине, пока я не забылась. Утром вызвали врача из поликлиники, никогда раньше я так сильно не простужалась. Дикий озноб переходил в жар, с меня ручьями лился противный липкий пот, и тело становилось ледяным. Свекровь не отходила от меня, и на следующий день даже отпросилась с работы. Есть ничего не могла; отвратительная рвота уже с кашлем и насморком домучивала окончательно.

Врач навещала меня каждый день по собственной инициативе, ей не нравились мои хрипы в легких. Да я и сама не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть. Соседка с шестого этажа пришла ставить мне банки. Миша ей помогал. Рукой ласково разглаживал волосы и признался, что места себе не находил, что сгоряча так ляпнул, но я тоже хороша. Полночи они разыскивали меня, Миша два раза сгонял на вокзал, а наутро улетел в командировку.

– Весь взвинченный был, спичку поднеси – вспыхну, как порох. Из той глуши, где я был, не так просто выбраться. Военным транспортом вылетел, умолил летчиков. Дальше не попер, прошлого раза мне достаточно. Чтобы связаться с Москвой, надо за неделю заказ сделать, и то гарантии никакой. А почему не спрашиваешь, где я был? Не интересно? В Забайкалье. Вот где природа, красотища. Багульник цветет, как у вас в Одессе акация. Прошлый раз из Читы мне нужно было в Иркутск махнуть. Сейчас смеяться будешь. Перед тем, как сесть в поезд, в магазин забежал, что-нибудь пожрать прикупить, все-таки почти сутки пилить. Сыра там, колбаски, что будет, так продавщицы вылупили глаза, откуда такой чокнутый, на меня смотрели, как будто я с луны свалился. А в самом деле свалился. Прилавки пустые, все по талонам, еле хлеба выпросил. Хорошо мужики в купе попались нормальные, местные, не дали москвичу с голоду умереть. Я в ответ их разными московскими сплетнями и байками кормил. А дорога! Чудо. Река Селенга. А ближе к Иркутску над самым Байкалом повисла. Такой крутой вираж. Хотел еще раз побывать, так любимая женушка «бенефис» устроила.

– А ты в Москве в магазин заскочи, тоже особо не разгуляешься. На заказах люди живут, по блату с черного хода или где что урвут. Ничего нет, а холодильники у всех забиты, – вроде диалог начал налаживаться, тема подходящая оказалась, моя. Я вспомнила, как тащила те неподъемные коробки с Ленинского проспекта.

Я отвалялась две недели в постели, врач прописала мне еще прогревание. Заботливый муж заезжал после работы за мной и отвозил в поликлинику. На последнем прогревании у меня так закружилась голова, что пришлось прервать процедуру. Навалилась страшная слабость. Мне стало так дурно. Потом дикая боль, как острым ножом, резанула внизу живота, согнув вдвое. Еле добралась до туалета. Выла, мычала, пока все не плюхнулось из меня. Случился выкидыш. Так я стала пациенткой женской консультации, со всеми вытекающими из этого прелестями. Свекровь, плача, поскандалила с врачихой. Как она могла назначить такую процедуру. Было очень тяжело морально, каждый винил себя в случившемся, но больше всех я сама себя. За все в этой жизни надо платить. За глупости втройне.

В Москву заявилась наконец настоящая весна. Еще накануне все кутались в куртки и пальто, а сегодня разом разоблачились, как в Одессе на пляже, чуть ли не догола. Только Раечка продолжала приезжать на работу в плаще и косыночке и в осенних туфлях. Пока у меня никак не выходит совладать с местным климатом, идти в ногу с погодой. Она на день по нескольку раз меняется, как склонно к измене сердце красавицы. То трусишься от зусмана, то не знаешь, куда укрыться от слепящего и жаркого солнца. Полгода зима – с октября по середину апреля. В мае всего несколько теплых денечков, так все пляшут от радости. Еще немного июнь с июлем побалуют, а как за окнами август, так скоро, считай, осень. И зарядили дожди. Совсем недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

А московские дожди – это особая песня! Уже с вечера по металлическим подоконникам затарабанят капли, сначала мелкие, потом крупные, и следом окаянный бешеный ветер камнями бросает в окно буквально шквал воды. Молния пронзает небо, потом бабахнет гром с таким грохотом, что вздрогнет весь наш дом. Ливень чувствует себя полным властелином природы, плотной стеной, как театральный занавес сцену, скрывает от моих глаз всю панораму Кремля. Как страшновато в такие моменты жить так высоко, полное впечатление, что ты совершенно незащищен от стихии. Я в страхе прижимаюсь к мужу.