К Вам в Сухуми приезжает капитан Кварацхелия — брат Л. Берия по матери. Я написал об этом т.т. Агрба и Гобечия, просил устроить на службу и дать квартиру.

Кварацхелия только что вернулся из Манджурии (так в письме. — А. С.), имейте это в виду и обеспечьте оперативное обслуживание. Привет! Гоглидзе».

Исполнительные подчиненные бросились подыскивать место родственнику первого секретаря ЦК партии Грузии. Вакансий не оказалось. Срочно готовится очередное «дело», и вернувшийся из «Манджурии» Кварацхелия назначается на весьма престижную должность — директором Абхазского управления Азнефтеторга, о чем Гоглидзе тотчас же уведомил Берия.

Гоглидзе из карьеристских побуждений «наращивал» число дел, «раскрывая» все новые «организации контрреволюционеров, правотроцкистские и террористические», о чем следовали докладные записки в Москву и Берия.

Летом 1938 года на имя наркома внутренних дел Грузии за подписью Ежова пришла шифровка, прочитав которую Гоглидзе едва удержался на стуле: наркомвнудел СССР требовал немедленного ареста Берия… Пол закачался под ногами Гоглидзе, как только он поднялся из-за стола. Арестовать самого Лаврентия Павловича! Немыслимо! Восемнадцать лет плечо в плечо работали, в каких передрягах бывали вместе. Нет, нет, этого делать нельзя! Гоглидзе подошел к двери, прислушался: не стоит ли кто под дверью, может, московские порученцы уже подоспели, такое не раз бывало, когда кого-то брали из руководителей, не ставя в известность местное начальство. Нет, тихо. «Что же делать?» — испуганно суетился Гоглидзе, облизывая сухие губы. С Ежовым шутки плохи, через час последует звонок из Москвы: «Вы выполнили указания Николая Ивановича?»

Нарком ходил из угла в угол просторного кабинета, но ходил тихо, не переставая прислушиваться к двери, у которой останавливался, поднимаясь на цыпочки. Испугавшись шороха, метнулся к столу, выдвинул ящик, вынул из него пистолет, сунул его в карман галифе, прислушался.

«Надо ехать в ЦК, — решил он, — доложить лично. А если об этом узнает Ежов — секир башка. Строгий нарком такого не терпел: его указания только к исполнению без всяких согласований».

В наполненном тишиной кабинете неожиданно громче обычного зазвонил телефон. Гоглидзе кинулся к нему, протянул руку, но в то же мгновение отдернул ее, словно обжегся, застыл в позе напряженного ожидания. Звонки следовали один за другим, и каждый из них, казалось хозяину кабинета, бил по голове, отдаваясь по всему телу. Не выдержав, Гоглидзе рывком надел фуражку, подскочил к двери, прислушался и выскочил в коридор.

Через четверть часа он вошел в кабинет Берия, отдышался, оглянулся на плотно им закрытую дверь и, вытянувшись перед патроном, протянул шифровку и замер, едва уняв дыхание. Гоглидзе так и стоял, упершись взглядом в побелевшее лицо Берия, заметив, как тот, ссутулившись, тяжело опустился в кресло; руки с набухшими синими венами дрожали, дернулась левая щека, стали меловыми тонкие губы.

— Мне в любое время могут позвонить, — извиняющимся голосом начал Гоглидзе. — Потребуют доклада об исполнении.

— Да подожди ты о себе! — рявкнул Берия. — Думай, что делать мне! Ежов не отцепится! — Берия сидел в кресле, обхватив голову руками и беззвучно шевеля губами.

— Вам, Лаврентий Павлович, надо срочно ехать в Москву! — робко предложил Гоглидзе, не спуская глаз с Берия.

— В лапы Ежова! Хорош совет, ничего не скажешь! Меня на первой попавшейся станции снимут и — поминай как звали! — Берия едва поднялся, повернулся лицом к окну, задернул штору. В кабинете потемнело, утихли уличные шумы. Кто-то приоткрыл дверь, но Берия махнул рукой, и показавшееся в двери лицо исчезло. — Думай, думай! Надо вместе выпутываться — поодиночке сожрут! Сделаем так. Я звоню Поскребышеву и прошу приема товарищем Сталиным. Еду без сопровождения с двумя пересадками. Ты отдай все распоряжения и мотай в дальний район. Если тебя и там отыщут, скажи, что я куда-то выехал.

— А шифровка? — едва слышно спросил Гоглидзе. — Я же расписаться обязан.

— У тебя, кацо, от перепуга мозги сварились! Учти — меня схватят, вслед за мной «заметут» и тебя. Шифровку положи в папку, ты ее не читал! Понял?

— Понял, но могут позвонить, — мямлил Гоглидзе.

— Ты в дальнем районе на расследовании попытки покушения на первого секретаря райкома партии. Арестуй несколько человек, добейся признания. Всю жизнь тебя учу, а ты не умнеешь. Мозги, как у жареного барана! Давай условимся: схватят — ни звука! Вали на других! Понял? Ни слова. Кишки выпустят, а молчи! Лишь бы успеть добраться до Кобы — он в обиду не даст. Помни это. Иди, давай указания и — в машину!

План Берия оказался единственным спасением. Он благополучно добрался до Москвы, попал к Сталину, и решение Ежова было отменено…

В конце 1938 года после перехода Берия в НКВД СССР Гоглидзе был назначен начальником УМВД сначала Ленинградской области, а затем — в Хабаровский край. Опыт «раскрытия осиных гнезд контрреволюции и терроризма» и активная работа на этом поприще снискали ему почет и уважение партийного и государственного руководства, что позволяло Берия переставлять Гоглидзе на необходимые ему участки, включая и должность, особо вожделенную Гоглидзе, — начальника Главного управления МВД и МГБ. Менялась обстановка в стране — менялись должности Гоглидзе. Последняя — заместитель министра МГБ — МВД, правая рука Лаврентия Павловича.

Вместе с ним двигалась по стране и должностям жена Гоглидзе — Евламия Федоровна. После суда над мужем Евламия Федоровна оказалась в ссылке, в далеких казахстанских степях, но после четырех лет пребывания в местах не столь отдаленных вернулась обратно, но не в Белокаменную, а совсем рядом, в Малаховку Московской области. Приобрела домик, часто писала Генеральному прокурору СССР, в КГБ, чтобы вернули ей изъятые при аресте мужа ценности, и в первую очередь сберегательную книжку на 164 тысячи. Жила с дочерью безбедно, кое-какие накопления и ценности удалось не без добрых людей сохранить, а потом и часть просимой суммы вернулась. Кто-то распознал все это; наверное, и не рада была Евламия Федоровна, когда услышала стук в дверь… Темной ночью матерые рецидивисты убили и мать, и дочь, завладели драгоценностями, пачками купюр. Часть похищенных ценностей на сумму 62 тысячи рублей была обнаружена и изъята у убийц…

Следствие по делу Берия и его подручных вскрывало почти ежедневно все новые преступления перед беззащитным народом, находило свидетелей их доведенной до безумия жестокости при допросах ложно обвиненных людей, не совершавших ни преступлений, ни даже предпосылок к ним.

Арестованные женщины особенно боялись следователя Елену Хорошкевич, которая зверствовала с особым усердием на допросах в присутствии самого наркома Берия, избивая подследственных женщин до бесчувствия, да так, что Берия не раз говорил ей: «Достаточно! Эта уже готова…»

Хорошкевич отличилась и при допросах жены председателя Президиума Верховного Совета СССР, «всесоюзного старосты» Калинина — Екатерины Ивановны Калининой, добившись у нее признания в «контрреволюционной деятельности». Избитые, едва передвигавшиеся на распухших от побоев и длительного стояния в одной позе ногах, брошенные на холодный бетонный пол камер-одиночек, женщины шептали окровавленными губами проклятия Хорошкевич, призывая Бога покарать ее за муки и страдания. Мольбы до Всевышнего, видно, не дошли: Хорошкевич живет в столице и получает немалую пенсию…