Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Постепенно я превратился в подобие персонажа компьютерной игры. Пришел, сделал то, повернул туда, сделал это, ушел сюда… А во всех ли случаях Песочный Человек прав, и все ли, казненные мной — подонки? Или тварь могла ошибиться, и я отправил на тот свет ни в чем не повинного человека? Пожалуй, это и стало началом конца.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Батюшка, я к вам, — я чувствовал себя неловко. Не просто не в своей тарелке, а реально боялся до жути. В буквальном смысле — коленки тряслись.
О местном настоятеле я слышал разное. Деревушка была глухой, что, в принципе, играло мне на руку. Поговаривали, что отец Алексий мужик неплохой, но больно уж одиночество любит, разговаривает сам с собой, да и вообще со странностями.
Я, как только осознал, что хочу «соскочить», принялся собирать сведения о более-менее схожих случаях. Проблема в том, что похожего ничего не нашлось, а самым близким показался ритуал изгнания дьявола. Так и получилось, что все дороги ведут в церковь.
О крови на своих руках я умолчал по вполне понятным причинам, а вот в собственной одержимости признался чуть ли не с порога. Батюшка с серьезным видом кивал, поглаживая то жидковатую бороденку, то блестящую лысину, подливал мне зеленый чай, а я рассказывал о своей проблеме, взвешивая каждое слово, чтобы не выдать ничего о совершенных убийствах.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
В итоге я напрямую попросил его провести обряд экзорцизма. Настоятель как-то сразу согласился, словно именно этого и ждал с самого начала разговора. Сказал, что медлить нельзя, велел раздеться, попросил не дергаться, когда он будет привязывать мои руки и ноги к ножкам и подлокотникам тяжелого резного кресла. Вот тут я напрягся. Не хотелось оказаться совершенно беспомощным в руках странноватого батюшки. С другой стороны — выбора у меня не было, о чем отец Алексий и сообщил мне, сказав поступать, как велено, и не быть бабой.
Делать нечего, разделся до белья, покорно сел в кресло, попытался настроиться на позитивный лад. Не получилось: под ложечкой сосало, и я то и дело ждал подвоха.
Сперва батюшка читал что-то по Библии, но я не вслушивался — широко раскрытыми глазами наблюдал за тем, как из складок рясы жестом фокусника он извлек… скальпель.
— Глаза — зеркало души, да? Так говорят? — батюшка склонился надо мной. Краем глаза я заметил движение, и вот оно: бесформенная, словно сотканная из теней фигура в балахоне, из-под капюшона которого выступает кончик клюва. Это было последнее, что я увидел.
Потом я умер.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Николай Зайков
Красный зов ночи
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
«Зайков Николай Николаевич, родился в городе Черемхово Иркутской области. Окончил Новосибирский государственный университет. Филолог. С 1992 по 2007 год — главный редактор и генеральный директор ежедневной независимой газеты „Вечерний Новосибирск". Ныне занимаюсь тем, о чём мечтал всю допенсионную жизнь — сочиняю фантастические рассказы».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Хозяин запил.
Сутки такса лежала возле его постели, боясь обмочиться. Думала: вот он встанет, не сообразит спросонок, что она обмишурилась по-маленькому, поскользнётся в её моче и упадёт. Голову расшибёт. Куда ей тогда, без живого хозяина? Мёртвых хозяев и у дворовых подружек хватает.
Вообще мёртвых гораздо больше, чем живых.
Наконец хозяин очнулся, глянул на суку мокрым глазом, молча влез в штаны, в дублёнку, потом в кепку, потом в зимние сапоги и молвил:
— Гулять!
Они вышли в ночной двор. Ни человек, ни собака не соображали, который час. Такса — по естественным причинам. Упав задом в первый же сугроб, она наслаждалась…наслаж-жда-алась… жидкость из тела текла сладко… текла сладко… текла и текла… Воздев морду к шальным звездам, она, похоже, готова была приступить к неприличному для пожилой суки сентиментальному акту песно-воя. Но в самый сакральный миг — испустила дух. Скончалась. Померла. Издохла. Некий важный орган ее маленького тельца не выдержал долгого терпения: лопнул ли от перенапряжения мочевой пузырь, запер ли собачье сердечко тромб, а может быть, мозг отворил под напором крови свои непогрешимые шлюзы — кто знает?
Хозяин еще некоторое время глазел на звёзды, сидя на апрельском снегу. Затем, разом забыв и о небесных стекляшках, и об естественных надобностях, схватил в охапку тёплый трупик драгоценной подружки и прижал его к своей небритой, перегарной лицеморде.
Мужик реально почувствовал себя сукой. Луна свалилась на его лохматую, давно не стриженную голову, взмыла в небо и вновь ударила его по пегой, несчастной, дурной башке.
С восьмикилограммовой тушкой на руках пьяница поднялся в квартиру, отыскал нехитрый инструмент, сунул в карман изрядно початую бутыль и вновь выполз под волшебные — звёздные, звездевшие, звездейшие, звезданутые, звездатые — предвечные небеса.
Свод мерцал.
На пустыре, в одиночестве, алкоголик выкопал в подтаявшем снегу убогую могилку, положил в неё влажное тельце, сложил на груди таксы крестом короткие передние лапки (в такой позе она любила спать в своей корзинке) и медленно-медленно, долго-долго, до розового рассвета, пил из горлышка вонявшую хлоркой водку. Он приказал истощённому мозгу не думать в эти страшные минуты. Мозг привычно подчинился.
По воротнику пушистой небесной шубы катился изумрудик последней звезды, когда Леонид вернулся в свою затхлую берлогу.
Долго и бессмысленно он сидел на унитазе, ожидая облегчения. Вдруг заметил на животе матерчатый крест — на днях он приклеил к назревшему фурункулу листок алоэ двумя кусочками лейкопластыря. Прыщ чесался. Человек оторвал от кожи крест: в соке алоэ плавала гнойная капля крови. Приподняв тощий зад, Леонид с отвращением метнул гнойно-кровавую повязку в фаянсовую бездну.
Лучше бы он этого не делал. Потому что тотчас же где-то — то ли в глубинах его подсознания, то ли в космосе других вселенных, то ли в подсознании неведомых существ других вселенных — в общем, где-то далеко-далеко, на границе бытия и небытия (может быть, вообще в параллельном мире) — раздался робкий звук, словно младенец блаженно вздохнул во сне.
И уже в тот момент, когда Леонид, раскорячившись, промокал туалетной бумагой неиспользованную задницу, на поверхности унитазной лужицы осторожно проявилась треугольная усатая мордочка.
…Почувствовав тонкий укол в шею, Леонид широко распахнул глаза. Не шевелясь, посмотрел в чёрный потолок. Было тихо. Очень тихо. Тишина абсолютная. Нет звуков —