«Обычно префронтальная кора собирает всё воедино и отфильтровывает сенсорную информацию, поступающую из окружающей среды, так что если у вас меньше этих фильтров, то вы выдадите более интересные идеи,», — отмечает Браун. При джазовой импровизации, спонтанном порождении рэпа или другой поэзии (Браун изучал и эти процессы) «приостанавливается фильтрация внутренних целей, внутренних движений или мыслей, возникающих внутри, а не приходящих снаружи».

* * *

Наама Мейслесс (ныне стэнфордский постдок) вместе со своим бывшим научным руководителем, Симоной Шамай-Цури из Университета Хайфы, написала серию статей, где эти идеи удается развить еще дальше. Мейслесс и Шамай-Цури изучали случай 46-летнего бухгалтера без всякого опыта рисования, у которого возникло кровоизлияние в височно-теменных областях мозга. Какое-то время пациент испытывал проблемы с общением: ему трудно было произносить слова, понятные окружающим, и понимать чужую речь. Любопытно, что, как и у некоторых из миллеровских пациентов, через несколько дней после поступления в больницу у бухгалтера возникло сильное желание рисовать — несмотря на то, что прежде он никогда этим не занимался и не испытывал никакой тяги к художественному самовыражению.

«У меня вдруг возникло чувство глубокой перспективы, — рассказывал он Мейслесс. — Теперь я понимаю, как рисовать всякие вещи. И как переводить на бумагу трехмерные штуки. Раньше я этого не умел».

Но потом случилось нечто еще более удивительное — и чрезвычайно удачное еще и с научной точки зрения. На протяжении последующих восьми месяцев мозговое кровоизлияние у пациента уменьшилось. Он начал вновь обретать способности к языковому общению. Но при этом в нем начали угасать побуждения к рисованию и понимание того, «как переводить на бумагу трехмерные предметы». Вскоре они совсем исчезли.

Позже пациент сообщал: «Несмотря на то что я постоянно пытался опять что-нибудь нарисовать, я ощущал, что мои художественные способности очень сильно ослабли с тех пор, как усилились языковые».

Вдохновленные этим случаем, Мейслесс и Шамай-Цури пригласили 37 добровольцев для участия в новом эксперименте. После того как испытуемый укладывался в аппарат для фМРТ, исследователи просили его оценить оригинальность различных рисунков. Когда испытуемые приступали к этому критическому оцениванию, томограф показывал резкое усиление активности определенного участка их мозга — того самого, который был поврежден у получившего кровоизлияние, а также некоторых зон лобных долей коры. Более того: чем сильнее активизировались эти области, когда испытуемые находились внутри томографа, тем меньше идей у этих добровольцев появлялось во время прохождения теста на креативность — уже после того, как они покидали прибор.

В статье, опубликованной в 2015 г., Мейслесс и Шамай-Цури описывали, как на следующем этапе исследований пытались выяснить, нельзя ли напрямую усиливать или подавлять креативность с помощью ТКЭСПТ — увеличивая и уменьшая уровень активации нейронов в данных областях. Мейслесс давала испытуемым тест на «альтернативные сферы применения»: предлагалось в ходе «мозгового штурма» придумать как можно больше идей необычного использования случайно выбираемого экспериментатором предмета, скажем, карандаша. Для облегчения работы приводились и примеры творческого использования предметов: к примеру, из нескольких покрышек можно сделать импровизированный стол, гвоздь может служить насестом для птицы, а ботинком можно запустить в выступающего политика.

Исследователи обнаружили, что некоторые зоны, расположенные в левой передней части коры, похоже, подавляли активность некоторых зон, расположенных ближе к вискам и темени.

По мнению Мейслесс, именно «высвобождение» одного из ключевых участков лобной доли коры играет важную роль во внезапном появлении творческой способности. Она полагает, что сдерживание активности этого участка — результат действия нервной цепи, охватывающей несколько участков мозга, в том числе височно-теменные зоны, на которые целенаправленно влиял Снайдер, и еще одну часть лобной доли.

Эти эксперименты, по-видимому, подтверждают гипотезу о том, что творческую способность можно «высвобождать». Но мне кажется, что большинство таких опытов не дают прямого ответа на вопрос, идет ли в таких случаях речь о каком-то объективном художественном таланте и умении. Впрочем, случай 46-летнего бухгалтера, который внезапно обрел умение рисовать трехмерные объекты, вроде бы действительно работает в пользу теории Снайдера, согласно которой «мыслительные установки» порой и в самом деле могут сдерживать проявление творческих способностей.

Есть и еще одна версия: ее выдвинула Верит Брогаард, нейропсихолог, профессор философии, руководитель Лаборатории мультисенсорных исследований Брогаард в Университете Майами. По мнению исследовательницы, когда мозговые клетки отмирают, они обильно выделяют нейротрансмиттеры, и этот поток сильнодействующих химических веществ может изменять «схему подключения» некоторых частей мозга, прокладывая новые нейронные пути в те области, которые прежде были недоступными для каких-то других областей.

«Наша гипотеза сводится к тому, что человек обладает способностями, до которых он не в состоянии добраться, — говорит Брогаард. — Мы их не осознаём, поэтому не можем ими манипулировать. А потом происходит какая-то реорганизация, в результате которой наше сознание получает доступ к информации, до этого дремавшей в нашем мозгу».

Брогаард опубликовала статью, где обсуждает результаты большого набора исследований и тестов, которым в ее лаборатории подвергли Джейсона Паджетта, того самого саванта, заявлявшего, что он обнаружил ошибку в рассчитанном специалистами числе «пи», и умеющего рисовать фракталы. Эти исследования выявили у Паджетта повреждения участков зрительной коры, участвующих в процессах детектирования движения и восприятия границ. При этом зоны в теменной области коры, связанные с восприятием новых зрительных образов, математикой и планированием действий, оказались аномально активными. По словам Брогаард, в мозгу Паджетта те области, которые стали сверхактивными, располагаются рядом с теми, которые получили повреждения, а значит, эти сверхактивные области, вероятно, оказались на пути потока нейротрансмиттеров, порожденного гибелью большого количества мозговых клеток.

Брогаард отмечает: что касается Амато, то в старших классах он выучил кое-какие гитарные аккорды и даже играл в любительской группе. «Очевидно, что он и раньше испытывал некоторый интерес к музыке, так что его мозг, вероятно, успел бессознательно записать какие-то музыкальные фрагменты, — говорит исследовательница. — Он хранил эти мелодические воспоминания у себя в мозгу, просто не имел к ним доступа». Инцидент в бассейне каким-то образом привел к реорганизации нейронов, которая и вывела эти воспоминания на поверхность его сознания, предполагает Брогаард. Она рассчитывает проверить эту теорию, пригласив Амато к себе в лабораторию.

* * *

В погожий день, типичный для южнокалифорнийского октября, я сопровождаю Амато и его агента Мелоди Пинкертон на плоскую крышу пентхауса отеля «Шангри-Ла» — того, что в Санта-Монике. Далеко внизу выступает в океан знаменитый пирс, а Тихоокеанское шоссе жмется к береговой линии, повторяя ее контуры. Пинкертон усаживается рядом с Амато на диване, благодушно кивая и подмигивая ему с наигранно наивной улыбкой, пока рядом кружат три журналиста с портативными камерами. Они снимают материал для документального телесериала о женщинах, пытающихся добиться чего-то в Голливуде. Пинкертон — бывшая участница реалити-проекта канала VH1 «Фрэнк из шоу-бизнеса». Кроме того, в свое время она позировала для «Плейбоя». Если сериалу дадут зеленый свет, Амато будет регулярно появляться в нем — как один из ее клиентов.