Очевидец описываемых событий А. А. Мосолов писал: «В два часа дня врачи пришли ко мне, и первое, что они сказали, было о том, что кровотечение цесаревича остановилось. При уходе я спросил его (С. П. Федорова. – И. З.), применил ли он то лечение, о котором говорил. Профессор махнул рукою и сказал, уже стоя в дверях: „И примени я его, при сегодняшних обстоятельствах в этом не сознался бы“. Он поспешно ушел».[874] Мы можем только предполагать, какие методы лечения мог планировать профессор-хирург и применил ли он их на самом деле, но его досада, связанная с тем, что царская семья любое улучшение состояния наследника связывала только с Распутиным, совершенно очевидна. Однако, видимо, императрице запомнилась эта готовность врача рискнуть, когда все остальные медики расписались в своем бессилии, и этот эпизод только укрепил расположение императрицы к С. П. Федорову.

Так или иначе, но 13 октября «температура больного опустилась до 38,9. Через два дня опухоль в паху рассосалась».[875] Е. С. Боткин писал 14 октября: «Ему лучше… наследнику положительно стало лучше».[876] Николай II в этот день, среди прочего, записал: «Алексей спал хорошо; темп. Была 38,1 °», а затем вновь охота и убиты олени.

Записи в дневнике Николай II за 14–15 октября[877] рисуют картину устойчивой стабилизации в состоянии здоровья цесаревича, на фоне которого император совершал прогулки, активно охотился и играл в теннис. 16 октября в бюллетене сообщалось, что цесаревича перенесли в другую комнату, где он провел весь день, был в хорошем настроении и даже играл. Император в дневнике упоминает о некотором повышении температуры у цесаревича.[878] Преемник П. А. Столыпина, председатель Совета министров В. Н. Коковцев, приехавший 18 октября в Спалу, вспоминал: «До половины октября вся страна жила страхом близкой катастрофы. Я не решался беспокоить государя никакими делами, направляя их как мог, и только 10 или 12 октября стали получаться добрые вести о том, что непосредственной опасности нет, и государь разрешил мне прибыть в Спалу для доклада».[879] Он писал, что тревога в Спале еще не улеглась, и «все говорили шепотом, и у всех была одна мысль – миновала ли опасность с наследником Алексеем Николаевичем. На мой вопрос об этом государь сказал мне: “Было совсем хорошо, когда я телеграфировал Вам, потом мы опять пережили большую тревогу, а теперь снова я спокоен и уверен, что больше нечего опасаться”».[880]

Императрица Александра Федоровна и цесаревич Алексей. Октябрь—ноябрь 1912 г. Спала (?)

После окончания доклада Николай II сказал В. Н. Коковцеву, что хотел бы ознаменовать исцеление цесаревича каким-нибудь «добрым делом» и поэтому решил прекратить дело по обвинению генералов Курлова, Кулябки, Веригина и Спиридовича в халатности, приведшей к убийству П. А. Столыпина. Он добавил: «Не сердитесь на меня, мне очень больно, если я огорчаю Вас, но я так счастлив, что мой сын спасен, что мне кажется, что все должны радоваться кругом меня, и я должен сделать как можно больше добра… Вас же прошу, Владимир Николаевич, объяснить в Совете министров, чем я руководствовался, и не судить меня».[881]

Отмечу, что мемуары В. Б. Коковцева отличает тщательное отношение к передаваемым фактам, и поэтому, вероятно, он неслучайно воспроизводит совершено неслучайные слова царя – «исцеление» (а не излечение), «мой сын спасен». Складывается впечатление, что это внезапное улучшение, после того как врачи уже приговорили наследника, было воспринято императором как чудо.

19 октября Е. С. Боткин писал: «Нашему драгоценному больному, слава Богу, значительно лучше… По ночам тоже еще дежурим».[882] В этот же день в газетах сообщалось, что «ввиду установившейся температуры и значительного улучшения в общем состоянии Августейшего больного, с 20-го сего октября бюллетени будут выходить только по вечерам». К этому времени стало ясно, что кризис в развитии болезни позади, цесаревич будет жить.[883] Вместе с тем давление на министра двора В. Б. Фредерикса, который выдавал для печати жестко дозированную информацию, усилилось. В Спалу приходили письма и из-за границы с просьбами предоставить объективные сведения о состоянии здоровья цесаревича. Так, один из английских корреспондентов просил такую информацию для публикации в консервативной прессе. Видимо, все это подтолкнуло царя принять решение о более подробном информировании общественности. 20 октября Николай II разрешил медикам подготовить для печати данные о ходе заболевания наследника.[884]

22 октября в официальном «Правительственном вестнике» опубликовали подробное изложение развития болезни. Констатировалось, что острый и тяжелый период болезни наследника миновал и появилась возможность дать общую картину заболевания «по нижеследующим данным пользующих Августейшего больного врачей». В статье сообщалось: «Подобные забрюшинные кровоизлияния, в виде последствия даже не очень сильной травмы, встречаются, как видно из специальной литературы, чрезвычайно редко и представляют собою совершенно определенную, крайне тяжелую клиническую форму (Haematoma retroperitoneale). Частью под влиянием всасывания излившейся крови, частью вследствие развивающегося вокруг нее реактивного воспалительного процесса, такие гематомы, т. е. кровяные опухоли, могут сопровождаться очень возвышенной температурой, каковая и наблюдалась у Его Величества. Естественным последствием таких обширных кровоизлияний является значительное малокровие, требующее иногда немалого времени для полного его излечения, а также может быть весьма длительное затруднение в свободном пользовании той ногой, со стороны которой была гематома, как следствие бывшего пропитывания кровью сгибающей бедро мышцы (Musculusileo-psoas) и окружающей клетчатки, так и от продолжительного давления опухоли на соответствующий нерв».