Профессор С. П. Федоров в своем кабинете в Военно-медицинской академии

По свидетельству официального историографа Ставки генерала Д. Н. Дубенского, сопровождавшего царя с октября 1914 г., события развивались следующим образом. 26 февраля 1917 г. в Могилеве у него состоялся разговор с С. П. Федоровым, в ходе которого было решено склонить царя к силовому решению проблемы «беспорядков» в столице. Кандидатом в диктаторы в ходе этого разговора был предложен генерал Н. И. Иванов.

На следующий день, 27 февраля, около 6 часов вечера, Дубенской вместе с проф. С. П. Федоровым отправились на станцию в вагон генерал-адъютанта Н. И. Иванова, который их ожидал. После часового разговора генерал Иванов согласился взять на себя ответственность за наведение порядка в Петрограде. Проф. Федоров пообещал устроить генералу встречу с императором за обедом, усадив их вместе.[915] Во время последнего обеда в Ставке царь, переговорив с генералом, приказал ему отправиться с батальоном георгиевских кавалеров в Царское Село, а затем в Петроград для наведения порядка.

28 февраля 1917 г. царский поезд отбыл из Ставки в Петроград. Естественно, в свитском поезде шло обсуждение событий в столице. В результате этих бесед родилось письмо, которое Д. Н. Дубенской пытался передать через Федорова к царю.[916] В этом письме, написанном 28 февраля 1917 г. в 10 часов вечера, содержались следующие характерные строки, обращенные именно к С. П. Федорову: «Дальше Тосна поезда не пойдут. По моему глубокому убеждению, надо его величеству из Бологого повернуть на Псков (320 верст) и там, опираясь на фронт генерал-адъютанта Рузского, начать действовать против Петрограда… Пишу вам все это, считая невозможным скрыть… если мою мысль не одобрите разорвите записку. Преданный Д. Дубенской».[917] Это письмо было передано С. П. Федоровым на станции Бологое во время стоянки В. Н. Воейкову, но никаких последствий не повлекло. Для приведенного эпизода характерно то, что генерал Д. Н. Дубенской пытался обратиться к царю через лейб-хирурга, давая советы политического характера, зная при этом, каким влиянием тот пользуется в окружении императора.

Рассказывая о событиях 2 марта 1917 г., Д. Н. Дубенской чрезвычайно высоко оценивал роль Федорова в событиях, связанных с отречением Николая II. Он называл его «умным, талантливым, живым и преданным Государю и всей его Семье человеком». Он подчеркивал, что царь и царица ценили Федорова как превосходного врача и как отличного человека.[918]

Естественно, что писавшие об отречении журналисты по горячим следам пытались взять интервью и у С. П. Федорова. Однако он после отречения царя считал нужным уклониться от таких встреч. Единственное интервью Федорова, обнаруженное автором настоящей книги, дошло до нас в брошюре «Последние дни Николая II», изданной в Петрограде в 1917 г. Видимо, это было экслюзивное печатное выступление Федорова в те дни, столь щедрое на различные интервью и воспоминания. Он говорил, что «события в Петрограде явились для царской Ставки полной неожиданностью и свалились на царскую свиту, как снег на голову. Быстрое развитие событий, закончившееся отречением государя от престола, произвело, поэтому, на свиту потрясающее впечатление».[919]

В этом эпизоде обращают на себя внимание интонации некой дистанцированности лейб-хирурга от «свиты», хотя из приведенного выше материала ясно, каким влиянием пользовался С. П. Федоров среди этой свиты. На вопрос, «почему около царя не нашлось человека, который открыл бы ему глаза», С. П. Федоров отвечал: «Вероятно, такие люди были, но царь доверял, очевидно, больше тем, которые советовали ему не идти на уступки».[920] Это, мягко говоря, не совсем соответствует действительности. И царь, и его свита в эти февральские дни были готовы пойти на значительные уступки Временному правительству. Тот же Д. Н. Дубенской во время допроса в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства в августе 1917 г. показал, что еще 28 февраля 1917 г. «все его приближенные за это (речь идет о конституции. – И. З.): гр. Фредерикс, Нилов и другие, граф Граббе, Федоров, Долгорукий, Лейхтенбергский, – все говорят, что надо только сговориться с ними, с членами Временного правительства».[921]

Характерной деталью, мелочью, подчеркивающей влияние на свиту С. П. Федорова, является также упоминание о том, что, пока в царском вагоне шли переговоры с представителями Временного правительства А. И. Гучковым и В. В. Шульгиным, в свитском вагоне, в купе С. П. Федорова, собрались сопровождавшие царя. «Шли вялые разговоры, создавались разные предположения. Вдруг в дверях купе показался возвращавшийся от царя граф Фредерикс. Почти обычным голосом он произнес по-французски одну фразу: „Знаете ли вы, император отрекся“».[922] Речь здесь идет о «первом» отречении царя, в пользу наследника Алексея Николаевича. Таким образом, когда С. П. Федоров говорил о том, какое впечатление известие об отречении царя произвело на свиту, он хорошо знал, о чем говорит,[923] поскольку все это происходило в его собственном купе, бывшем, видимо, привычным местом свитских посиделок.

Тогда же в его купе возникла мысль убедить царя отказаться от принятого решения. Эту миссию берет на себя не кто иной, как С. П. Федоров. С этой целью он отправился в царский вагон, где у него состоялся разговор с Николаем II, о котором упоминают все мемуаристы.[924] Надо заметить, что этот разговор происходил наедине и его содержание известно либо со слов самого С. П. Федорова,[925] либо со слов царя в передаче Лили Ден.[926] Непосредственный очевидец событий, дождавшийся возвращения лейб-хирурга в его купе и, видимо, выслушавший рассказ о произошедшем, флигель-адъютант А. А. Мордвинов, писал впоследствии: «Было около четырех часов дня, когда Сергей Петрович вернулся обратно в свое купе, где большинство из нас его ожидало. Он нам сказал, что вышла перемена и что все равно прежних телеграмм нельзя послать: – Я во время разговора о поразившем всех событии, – пояснил он, – спросил у государя: – Разве, Ваше Величество, вы полагаете, что Алексея Николаевича оставят при вас и после отречения? – А отчего же нет? – с некоторым удивлением спросил государь. – Он еще ребенок и естественно должен оставаться в своей семье, пока не станет взрослым. До тех пор будет регентом Михаил Александрович. – Нет, Ваше Величество, – ответил Федоров, – это вряд ли будет возможно, и по всему видно, что надеяться на это вам совершенно нельзя. Государь, по словам Федорова, немного задумался и спросил: – Скажите, Сергей Петрович, откровенно, как вы находите, действительно ли болезнь Алексея такая неизлечимая? – Ваше Величество, наука нам говорит, что эта болезнь неизлечима, но многие доживают при ней до значительного возраста, хотя здоровье Алексея Николаевича и будет всегда зависеть от всякой случайности. – Когда так, – как бы про себя сказал государь, – то я не могу расстаться с Алексеем. Это было бы уже сверх моих сил… К тому же, раз его здоровье не позволяет, то я буду иметь право оставить его при себе».[927]