Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сходным образом Джоан сначала могла заметить всего лишь изменение в своей походке и только позже осознать, что таким образом щадила поврежденное колено. В самом деле, ее друзья могут лучше нее понимать, как сильно на нее действует боль. То есть первое осознание боли может появиться у человека после того, как он подметит другие признаки ее воздействия, например дискомфорт или неэффективность. Возможно, он при этом задействует механизмы, которые мы описали в разделе 4.3:
Если вам кажется, что вы чувствуете боль, можете ли вы ошибаться? Кто-то будет настаивать, что этого не может быть, ведь боль и чувство боли – одно и то же, но опять-таки наш философ с этим не согласен:
Гилберт Райл, 1949: Тот факт, что человек обращает внимание на органические ощущения, не означает, что он не может в них ошибаться. Он способен ошибаться как в их причинах, так и в локализации. Более того, он может не распознать, истинная эта боль или воображаемая, – как происходит с ипохондриками.
Мы можем ошибаться таким образом, поскольку то, что мы «воспринимаем», не происходит напрямую из физических органов чувств – здесь задействованы процессы высшего уровня. Таким образом, поначалу источник боли может показаться вам размытым, потому что вы совсем недавно заметили, как что-то вмешивается в поток ваших мыслей. После этого вы можете сказать только что-то вроде: «Я себя не очень хорошо чувствую, но не понимаю толком почему. Возможно, у меня начинает болеть голова. Или живот». Сходным образом, когда вы ложитесь спать, первое, что вы замечаете, это то, что начинаете зевать, или клевать носом, или делать много грамматических ошибок. В самом деле, ваши друзья могут подметить эти признаки раньше вас самих. Можно даже рассматривать это как свидетельство того, что у людей нет особенных способов распознавать собственные психические состояния – они используют те же методы, которыми определяют, как чувствуют себя окружающие.
Чарльз: Ну, это уж как-то слишком. Как и все остальные, я вполне способен оценивать свое поведение «объективно». Однако у меня даже есть способность (философы называют ее «привилегированный доступ») исследовать собственный разум «субъективно», так, как больше никто не может.
У нас определенно имеется этот привилегированный доступ, но не стоит его переоценивать. Подозреваю, что наш доступ к собственным мыслям предоставляет нам больше данных в количественном плане, но непохоже, чтобы он особенно приоткрывал завесу ментальных действий. В самом деле, наши исследования самих себя иногда настолько беспомощны, что друзья, бывает, имеют лучшее представление о том, как мы думаем.
Джоан: И все же одно несомненно: никто из друзей не может чувствовать мою боль. Уж к этому-то у меня есть привилегированный доступ.
Верно то, что нервы в вашем колене передают в мозг сигналы, которые никто из друзей уловить не может. Но примерно то же самое происходит, когда вы говорите с другом по телефону. «Привилегированный доступ» не предполагает никакого волшебства, это просто вопрос приватности – и какими бы приватными ни были эти каналы, вам все равно приходится использовать другие процессы, чтобы присвоить степень важности сигналам, которые мозг получает от колена. Именно поэтому Джоан может думать: «Это такая же боль, как я чувствовала прошлой зимой, когда мне не удавалось сразу снять лыжный ботинок?»
Джоан: Я даже не уверена, что это то же самое колено. Но разве тут не пропущено важное звено? Если ощущения – это просто сигналы, передающиеся по нервам, почему так сильна разница между сладким и соленым вкусами или между красным и синим цветами?
Уильям Джеймс: Потрясающе, какой вред принесен психологии тем, что в самое ее основание поставлены кажущиеся невинными допущения, которые тем не менее содержат изъян… Представление о том, что ощущения, будучи самыми простыми явлениями, – это первое, что рассматривается в психологии, – вот одно из таких допущений. Единственное, что психология имеет право постулировать как основу, – это факт самого мышления, и именно мышление нужно первым делом рассматривать и анализировать. Если же затем будет доказано, что ощущения являются элементами мышления, мы ничего не потеряем и останемся в их отношении на тех же позициях, как если бы воспринимали их с самого начала как должное [Джеймс, 1890].
Позиция многих философов такова, что наши ощущения имеют определенные «базовые» качества, которые нельзя разложить на составляющие. Например, они утверждают, что каждый цвет, скажем красный, и каждый вкус, скажем сладкий, имеет собственное уникальное «качество», которое не может быть объяснено в терминах других явлений.
Конечно, несложно создать физический инструмент, чтобы измерить количество красного света, излучаемого от поверхности определенного яблока, или массу сахара, содержащегося в мякоти любой конкретной груши. Однако (как утверждают эти философы) подобные измерения не скажут вам ничего о переживании ощущений красного или сладкого. И затем (как продолжают утверждать некоторые философы), если эти «субъективные переживания» нельзя измерить физическими инструментами, они должны существовать в отдельном психическом мире, что будет означать, что мы не можем объяснить, как работает разум, в терминах механизмов, действующих внутри мозга.
Однако в этом утверждении имеется серьезный недостаток. Ведь если вы можете сказать: «Это яблоко выглядит для меня красным», то какой-то «физический инструмент» в вашем мозгу должен был распознать активность, вовлеченную в это переживание, а затем побудил ваш голосовой тракт вести себя соответствующе. Этот «распознающий переживание» инструмент может быть еще одним распознавателем внутренней активности, вроде тех, что мы видели в разделе 4.3:
Наши нейробиологи пока еще не обнаружили внутри нашего мозга таких цепочек, но, безусловно, это только вопрос времени, прежде чем мы найдем там скопления клеток, распознающих подобные комбинации условий. Затем мы сможем последовать совету Уильяма Джеймса и начать разрабатывать более конструктивные теории о процессах, которые называем ощущениями и чувствами.
В любом случае мы уже знаем, что наше восприятие далеко не прямое. Например, если луч света ударит вам в глаз, сигнал будет поступать от каждой клетки сетчатки, на которую тот воздействует, и эти сигналы затем повлияют на другие ресурсы в вашем мозгу – и некоторые из этих ресурсов затем составят описания и отчеты, которые повлияют и на другие части мозга[151]. В то же время другие потоки информации также повлияют на эти описания, и таким образом, когда вы попытаетесь описать свое «переживание», то будете рассказывать историю, основанную на отчетах, переданных через третьи руки.
