Можно было бы вернуться к командиру Сиков и доложить: все погибли, Гах Иов: Анта распорот лучомэнергоножа от паха до правого плеча, Ки разорвало на куски взрывом, Пина изрешечен пулями, но, судя по следам, долго полз, пока не испустил дух; Адовейна лежал навзничь без единой раны на теле, словно его сморил сон, но, приподняв его, я увидел на своих руках его кровь.

А деревня Риехм Во, продолжил бы я свой рапорт, освобождена. Пришлось бы доложить и о человеческой женщине, которую я отпустил к ее народу, и о ребенке-драке, которого я ей позволил унести...

Представляю, как Иов приподнял бы брови, ожидая от своего солдата объяснения причин измены. Стоит ли объяснять ему, что женщина сама пристрелила двоих людей, собиравшихся убить дракского ребенка? Именно эту стрельбу слышал Анта, когда производил разведку. Стоит ли доказывать Иову, что если бы я привел ее в Сиков, женщину непременно казнили бы, а ребенка поместили в сиротский дом, где из безродных воспитывают для Маведах будущих убийц? Иов не понял бы, что в том и другом дурного. Несколько дней назад я тоже не стал бы с ним спорить. Но с тех пор я увидел, как Нан спит в любящих руках. Это такое убедительное зрелище, что мне ничего не оставалось, кроме как подавить жажду мести и не разлучать их.

Выходит, в Сиков и в Маведах путь мне заказан. Пусть думают, что погибли все до одного. Я еще раз нахожу взглядом удаляющуюся женщину. Я уверен, что она сумеет убедить командование Фронта, что ребенку надо сохранить жизнь, но меня она бы не смогла отстоять. Меня убили бы сразу или склонили к предательству и убили после этого.

Женщина останавливается, оборачивается, смотрит на меня, машет мне на прощание — человеческий жест. Я поднимаю руку и не опускаю ее. Женщина бредет дальше на север, прижимая к себе ребенка. У меня еще остается возможность сразить ее из энергоножа. Этим я искупил бы свою вину и вернулся на привычный жизненный путь. Но дорога уводит женщину куда-то вбок, и я теряю ее из виду. Я опускаю руку и смотрю на свой энергонож. Напрасно я не спросил у женщины, как ее зовут. Те, кто меняет течение твоей жизни, не должны оставаться безымянными.

Я поднимаю голову и вижу, как отражаются солнечные лучи от одной из карантинных станций на орбите Амадина. Станция напоминает вечернюю звезду. В ней сидят люди и драки, они наблюдают за приборами, фиксирующими старт кораблей с поверхности планеты и попытки приземлиться и уничтожающими их. Ответы на свои вопросы мне пришлось бы искать гораздо дальше этого пояса смерти. На Амадине ответов уже не найти.

Я не вернусь к Иову и не стану докладывать об освобождении груды развалин. Я вообще должен держаться подальше от Маведах. Значит, мне нужен кто-нибудь из предателей.

Я вытаскиваю из энергоножа блок управления, разбиваю его ударом каблука и отбрасываю бесполезное оружие подальше от дороги. После этого, оставив в пыли шлем и бронежилет, я ухожу на запад.

Тех, кто предает свой вид и род ради фантазии, проклинают именем Зенака Аби. И все же я изменяю всем своим клятвам и иду на поводу у боли.

В темноте я миную боевые порядки Маведах, слушая доносящуюся с севера пальбу. Там, где крадусь я, тихо. Люди слишком далеко от этих позиций, и мои соплеменники используют драгоценный шанс выспаться. Позже я оказываюсь в незнакомом поселении, где меня не узнают, и произвожу обмен с драком, изгнанным в Мадах: я даю ему еды, а он объясняет мне, где я нахожусь, и исчезает во тьме. Кроме еды, вемадах получил талманы моих убитых однополчан, пообещав позаботиться, чтобы сведения об их подвигах и гибели не затерялись — кто знает, быть может, кого-то они еще сумеют взволновать. Я надеюсь, что брат Анты, Тран, еще жив. Остальные, увы, были воспитанниками интерната для сирот. Роль рода для них играла Дюжина.

В деревне Намндас у подножия Серебряных гор я забредаю на рынок, где крестьяне и торговцы ведут себя так беспечно, словно небо у них над головами не горит огнем. За последние несколько лет этой деревне досталось всего дважды, и оба раза по случайности: здесь взрывались ракеты, не долетевшие до штаба Маведах, расположенного к востоку отсюда. Мне хочется сладких лепешек, но денег нет, и я могу предложить в качестве оплаты только нож из-за голенища сапога. Но нож я берегу, поэтому просто утоляю жажду из колодца и ухожу в горы.

На рассвете я вижу домик. Он стоит в лесу над деревней Намндас, высоко на склоне горы Атахд. В воздухе головокружительно пахнет просыпающимися деревьями. Домик — это скорее «руга»; люди называют такие строения хижинами. Двое дракских ребятишек играют в пыли перед хижиной в войну.

— Ну гефт, иркмаан! — кричит старший, размахивая деревянным энергоножом. Другой ребенок, чья палка изображает винтовку, падает как подкошенный, корча смертельно раненного. Для него это облегчение: в следующий раз ему не придется играть роль человека. Но когда он воскресает и требует обмена оружием и ролями, старший отвечает отказом. Возмущение, крик, брань, пинок — и оба катаются в пыли.

Я замираю, завороженный воспоминаниями двухлетней давности. Дело было во время одного из бесчисленных перемирий. Я сторожил одиннадцать людей, которых в случае успеха переговоров собирались обменять на пленных драков. Люди беседовали между собой. Один твердил, что не представляет завершения войны: слишком много ран, слишком они стары и глубоки. К примеру, дети его друзей играют в убийство драков. И вот теперь я вижу, как перед хижиной Нелеха Be дракские дети играют в убийство людей...

В тот раз до обмена пленными не дошло. Ко мне подбежал красный от злости Тува Кулик, комендант лагеря. Он прослышал, что люди казнят пленных драков. Выхватив из-за пояса импульсное оружие, Кулик открыл огонь по людям. Люди закричали и шарахнулись к забору. Я ударил по ним лучом энергоножа. Меня поддержали двое других часовых, и вчетвером мы превратили одиннадцать безоружных людей в месиво из развороченной плоти. После этого какое-то время было тихо. А потом пришло новое сообщение. Слух оказался ложным. Люди соблюдали соглашение. Тува Кулик ошибся, мы без всякой причины угробили одиннадцать человек. Но когда Фронт узнал, как мы поступили с их бойцами, слух все-таки получил подтверждение: люди казнили сорок четыре солдата Маведах, на чем перемирие и завершилось. Правота Кулика была подтверждена.

— Тука нуе! — командует хриплый взрослый голос. Дети прекращают потасовку. Перед ними стоит безоружный драк с кипой стираного белья в руках.

— Нелех Be? — спрашиваю я.

Драк разглядывает меня, щуря глаза, потом, не отрывая от меня взгляд, показывает кивком головы на дом, а детям говорит:

— Теан, бенга. — Загнав детей в хижину, драк подпирает белье коленом и высвобождает правую руку.

— Да, я Нелех Be.

— Язи Ро, — представляюсь я. — Приятно снова видеть детей.

— Боевой клич бездетных, — отозвался Нелех Be с тем же выражением на лице. — Что тебе нужно?

— Я ищу талман-джетаха Зенака Аби. Мне сказали, что ты сможешь мне подсказать, куда идти.

Be кривит губы.