Его улыбка была милой и невинной, как мороженое, испачкавшее его губы. Но у Сабы в последнее время появилась подозрительность.

– Нет, Макс, боюсь, что никаких шансов. Я жду оказии, чтобы поехать домой.

– Да, я слышал. – Он подвинул к ней печенье. – Вот, попробуй, оно божественное.

– Нет, благодарю. Я только что позавтракала. – Это была ложь, но она не хотела выслушивать его очередную лекцию.

– Тогда позволь мне пощекотать твою фантазию, Супер-Саба, – сказал он с набитым ртом. – Дело в том, что я написал мюзикл… – Пауза и пронзительный взгляд. – Вполне возможно, это лучшее, что я когда-либо делал. После Рождества я начинаю кастинг. Может, ты изменишь свое решение?

– Спасибо, Макс, – спокойно ответила она, – но я не стану ничего менять. Спасибо, что ты вспомнил обо мне.

– Саба, можно я скажу тебе одну вещь? – Он оперся подбородком на руки и заглянул ей в глаза. – Я знаю, что был резковат с тобой во время репетиций. Иногда меня заносит, потому что я хочу все довести до совершенства. Но я позволяю себе резкость только с людьми, которых высоко ценю. И хочу тебе сказать, что ты была… нет, не была, что ты есть, – поправился он, – талантливая, очень талантливая певица. Думаю, что впереди у тебя большое будущее. Вот с такой апологией я выступил. Если хочешь, могу поклониться тебе.

В шутливом «салам» он коснулся своего лба, уст и груди.

Она не ощутила радости и торжества, когда он это сказал. Ей уже было все равно.

– Прости, Макс, – ответила она. – Я не хочу стать примадонной.

Он обтер губы салфеткой и посмотрел на нее.

– Саб, у творческих людей как у спортсменов – ты не должна позволить мышцам сделаться дряблыми. Талант нуждается в тренировке.

– Я знаю.

– Тут не явится волшебница и не взмахнет своей палочкой.

– Да что ты говоришь? Неужели? – Она сгребла пальцами крошки в горку и посмотрела на него.

– Я что, взял неверный тон?

– Совсем чуточку, Макс. Но спасибо за внимание.

Когда он залпом допил кофе, она почувствовала, как одним щелчком выключился его шарм. Теперь она знала, как работали у Макса мозги. Там уже крутились колесики – кого взять взамен нее; потом, возможно, найдется какая-нибудь более-менее подходящая сучонка, и он скажет, что Саба Таркан была не так хороша, какой себя воображала, и что он сразу заметил ее огромные изъяны. Ведь внутри Макса Бэгли пылал огонь его Эго, в который требовалось постоянно подбрасывать хворост.

– Как там Янина? – поинтересовалась Саба, пока Бэгли искал свою шляпу.

– Она поехала в Индию, а оттуда ее вроде отправили домой. – Он угрюмо посмотрел на нее. – Она вообще ничего не умела. – Они помолчали. – Ведь Янина была жуткая размазня, верно? – добавил он. – В чем-то симпатичная, но без всякого чувства юмора.

– Когда я думала о ней, – сказала Саба, – ну, после своего отъезда, мне было ее жалко. Как-то она рассказала, что с трех лет занималась балетом, что семья тратила на нее все деньги. У нее не было детства, а теперь не сложилась и карьера – когда перед ней стали открываться двери театров, началась война. Она уверена, что ее лучшие годы проходят впустую, ведь балерины в этом отношении несчастные люди.

– Да, война искорежила много жизней, – равнодушно подтвердил Макс. – Что тут говорить? Надо жить дальше.

Он все-таки настоял, что проводит ее до дома. Посыпался мелкий дождь, небо заволокло темными тучами.

– Забавно работать в труппе, верно? – заметил он, когда они шли по разбитой мостовой, обходя ямы. – В какой-то момент тебе становится необычайно уютно, ты в курсе всех любовных дел, знаешь слабости своих артистов и что они любят есть на завтрак, знаешь про состояние их кишечника, знаешь их возможности на сцене, их предел – а потом бац! – и все разбежались. Когда ты работаешь в шоу, для тебя это самая важная вещь на свете. – Его голос устало оборвался.

– Макс, что ты будешь делать, когда закончится война?

– Не знаю. Может, найду другую работу, – мрачно буркнул он. – Опять буду ездить с гастролями.

Саба ужаснулась безнадежности, с какой он это проговорил.

– Почему ты не хочешь поехать домой и немного отдохнуть? – Он рассказывал о своей квартире в Лондоне.

– В мою-то конуру в Масуэлл-Хилле? – ответил он тем же безразличным тоном. – Если она еще цела. Что за радость?!

Следующим гостем был Богуслав, навестивший ее перед тем, как отправиться в Индию. Его привычный леотард[147]сменился на блестящий, чуть великоватый костюм, сшитый, как сообщил Бога с гордостью, портным на базаре. Он стоял в середине комнаты, незаметно напрягая и сгибая разные мышцы, и сбивчиво произносил речь, очевидно, приготовленную заранее. Он сказал Сабе, что она очень приятная и красивая и что после войны им надо поехать в Бразилию и выступать там вместе. А если ей очень хочется, то они могут пожениться.

В ответ она произнесла собственную речь – замечательное предложение, мило с его стороны, но она поедет домой и т. д. Она необычайно обрадовалась, когда внезапно вернулась Арлетта. После двухчасовой репетиции у подруги хватило энергии восхититься его костюмом, сшитым явно для этого случая, и ущипнуть его за щеку. Потом она пригласила Богу отведать с ними вместе блюдо номер один. Саба смотрела на нее с благоговением.

Когда Бога ушел, Арлетта рухнула на диван словно тряпичная кукла и пробормотала:

– Господи, я чувствую себя жутко. Уверена, что я простудилась либо у меня грипп или еще какая-нибудь гадость. Поэтому у меня к тебе огромная, огромнейшая просьба.

Она сползла на пол, сложила молитвенно руки и попросила Сабу помочь ей завтра вечером в небольшом концерте, который состоится на авиабазе под Суэцем.

– Встань, глупая женщина! – У Сабы не было настроения ни шутить, ни уж тем более выступать. – Что ты задумала?

Она знала, что не готова петь. Но Арлетта настаивала. Только парочку дуэтов, умоляла она. Получится забавно. Старый добрый доктор Огни-Рампы вылечит ее.

Но испытанное актерское средство не помогло. Саба согласилась спеть ради Арлетты, а та, с красным носом и совсем охрипшая, была счастлива, что вернула подругу на сцену. Она придумала весьма взрослую версию «Молитв Кристофера Робина» («Ведь забавно было сегодня в бане? Холодное было очень холодным, а жаркое о-о-очень жарким»). Они спели вместе пару легкомысленных дуэтов: «Makin’ Whoopee» («Кричим ого-го») из мюзикла, потом комический номер «Щека к щеке», где они изобразили рядового Джейнса, у которого щеки склеились жевательной резинкой. Арлетта, уже благополучно выздоровевшая, чуточку отошла от сценария, сопровождая припевы экстравагантным танцем шимми, но военным это нравилось, и актрисы покидали сцену под пронзительный свист и аплодисменты.