ночь. Но я еще живу по московскому времени, а там день. Выбираюсь из постели и бреду в ванную. Принимаю душ, чищу зубы, достаю из чемодана удобную домашнюю одежду. Дико хочется есть, но продуктов никаких нет. А за окном тут ночь. Блин, нужно было это предвидеть и заказать доставку к моему приезду.

Удобно устраиваюсь на диване в гостиной и снова набираю Максиму.

«Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети», — опять говорит мне робот.

Он что, до сих пор не включил телефон? Странно.

Снова звоню папе и снова он сбрасывает. Тут же присылает смс:

«Что-то срочное?»

«Как дела?»

«Нормально. Ты как?»

«Хорошо. Только проснулась. Тут ночь, а я еще по российскому времени живу»

«Позвоню тебе чуть попозже»

Отец перезванивает мне часа через три. Я в это время как раз разбираю чемоданы.

Я сразу поняла, что папа встревожен. Я очень хорошо знаю отца и прекрасно разбираюсь во всех интонациях его голоса.

— Папа, что-то случилось? — Сразу спросила я.

— Нет, с чего ты взяла?

— Я слышу, что твой голос встревожен.

Он быстро откашлялся. Он всегда так делает, когда пытается замаскировать тревогу.

— Все в порядке, не переживай.

— Точно? — Я слишком хорошо знаю отца, и мне сложно поверить, что он сейчас не врет.

— Да. Все живы, никто не умер. Не переживай.

Эти слова меня немного успокоили и отрезвили. Действительно, ведь если бы кто-то умер, я бы уже знала об этом. А раз никто не умер, значит, все хорошо. Видимо, у папы в компании сейчас сложности, просто он не хочет мне о них говорить.

— Я не могу дозвониться до Максима, — аккуратно говорю ему, — телефон выключен…

Папа несколько секунд помолчал, а потом выдавил из себя:

— Максим поменял номер телефона.

— Зачем? — Удивилась я.

— Понятия не имею, Кристин, тебе лучше знать. Наверное, больше не хочет с кем-то общаться.

Я застыла с трубкой в руке. Этого просто не может быть… Он не мог… Я не верю…

— Кристина, ты еще там?

— Да-да, пап, — говорю бесцветным голосом.

— Ладно, дочь, мне уже пора бежать. Еще созвонимся.

— Хорошо.

Я нажала отбой звонка и просто выпустила телефон из рук на пол. Он несколько раз подпрыгнул и остановился. Я опустила голову: экран был в паутине из трещин.

Такие же сейчас на моем сердце.

Я плохо помню, что было дальше. Кажется, я с криком упала на пол. Хотя, скорее всего, это было после, и сначала я перевернула зеркало с туалетного столика. А, возможно, первыми я разбила дизайнерские вазы, которые стояли по бокам комнаты. Или же все-таки зеркало на шкафу.

Я очнулась на полу среди множества осколков. Мои руки были в крови, лицо тоже. Пальцы сильно болели. Я посмотрела на них и ужаснулась: стёкла впились в кожу.

Но эта боль была ничем по сравнению с той, что сейчас разрывала мое сердце.

МАКСИМ. МЕНЯ. БРОСИЛ.

Я не знаю, сколько я пролежала на полу в крови. Я не помню, как я поднялась и вызвала скорую. Я не помню, как меня повезли в травмпункт и наживую доставали из рук осколки. Я не помню, как меня допрашивал полицейский, пытаясь выяснить, напал ли на меня кто-то в моем доме. Я не помню, о чем меня спрашивал психотерапевт, когда полицейский доложил, что я это сделала с собой сама.

Я лишь помню, как вернулась домой, вынесла из этой комнаты чемодан со своими вещами и закрыла дверь на ключ, оставив на полу осколки и следы моей крови.

Вся моя дальнейшая жизнь была, как в тумане. Через неделю я пошла в Гарвард на первое занятие. Познакомилась со своими однокурсниками, преподавателями, деканатом.

— Мисс Морозова, очень рад снова вас видеть! — сказал мне с широкой улыбкой какой-то мужчина в коридоре университета. Его лицо мне показалось смутно знакомым. Несколько секунд я на него пристально посмотрела, а потом все-таки вспомнила.

— Здравствуйте, мистер Ричардсон. Тоже рада вас видеть.

Это один из тех троих, что проводили мне собеседование.

— Уже со следующей недели у вашей группы начнутся со мной занятия по ораторскому искусству и искусству убеждения. С нетерпением жду.

— Я тоже.

Мы еще раз друг другу улыбнулись и разошлись.

Все последующие дни, недели и месяцы я просто ходила с маской на лице. Той самой, которую так хорошо научил меня надевать отец. Я много с кем общалась, с кем-то вроде даже сдружилась, училась лучше всех на потоке. Преподаватели в Гарварде меня любили не меньше, чем учителя в моей московской школе. Я снова стала лучшей. Тут не было никого, кто мог бы меня превзойти. Тут не было никого, кому я могла бы проиграть.

Но это все была маска. Внутри я была мертва. Мое сердце было растоптано, а душа разорвана на куски.

Я не ходила на студенческие тусовки и жила одна в своей квартире. Хотя Илья Токарев, сын главного папиного конкурента — главы компании «Вижн Строй» — постоянно пытался куда-нибудь меня вытащить. Но в моей жизни была лишь учеба, в которую я погрузилась с головой, чтобы хоть как-то забыться. Я изматывала себя учебниками и конспектами до глубокой ночи, чтобы потом упасть на кровать и просто вырубиться, не думая ни о чем, и ни о ком.

Не думая о нем.

Я больше не говорила с отцом о Максиме. Я не задавала папе никаких вопросов, а сам он не рассказывал. Через пару недель после начала учебы я удалила свои аккаунты из всех социальных сетей, которыми пользовалась в России. Мы с Максимом, кстати, так и не добавились друг к другу в друзья в «ВКонтакте» и не подписались друг на друга в Инстаграме. Но даже несмотря на это, я все равно захотела стереть свои страницы. Также я выкинула свою российскую сим-карту, а номер американской сказала только отцу.

Кроме папы, я никого не хочу знать из той жизни.

Я не приехала в Россию на новогодние праздники, хотя папа меня очень звал. Это выше моих сил, я не могу встретиться с Максимом. Он вычеркнул меня из своей жизни. К чему еще встречи? После новогодних праздников была неделя весенних каникул. Отец снова хотел, чтобы я приехала, но я снова отказалась. Также я сказала ему, что не приеду и летом, из-за чего он сильно расстроился.

Но иногда я все же откладывала в сторону учебники и просто тупо лежала на диване, смотря в потолок. Слез не было. Лишь пустота внутри. И еще огромная чёрная дыра.

Именно