Каково, интересно, было тут жить? Строить дома на берегу огромной-преогромной воды и рыбачить… Виола рассказывала, что океанские рыбы скорей съедят тебя, чем ты их, но ведь всегда можно что-то придумать, всегда есть способ наладить нормальную жизнь — вроде той, что была у нас в долине…

Какие же люди всетаки бестолковые и никчемные. Стоит нам сделать хоть что-то хорошее — обязательно испортим. Только построили — уже сносим.

Это не спэклы нас довели до ручки.

Мы сами.

— Полностью согласен, — говорит мэр, входя в часовню. Лицо у него изменилось, вытянулось — как будто что-то стряслось. Что-то очень плохое.

¾ Я теряю власть над происходящим, Тодд, — говот мэр, глядя в пустоту. Он словно бы слышит что-то… ¾ События на холме…

¾ На каком? — перебиваю я его. — Что случилось с Виолой?

Он вздыхает.

— Капитан Тейт меня подвел. Спэклы тоже.

¾ Что? Откуда ты можешь знать?!

¾ Этот мир, Тодд, этот мир, — говорит он, пропустив мой вопрос мимо ушей. — Я думал, я его контролирую. И это действительно было так. — Его глаза вспыхивают. — Пока я не встретил тебя.

Я молчу.

Потомушто вид у него жуткий.

— Может, ты в самом деле меня изменил, Тодд, — говорит мэр. — Но не только ты.

— Отпусти меня, — цежу я. — Отпусти и увидишь, как я тебя изменю!

— Ты совсем не слушаешь, — говорит он, и в голове у меня вспыхивает боль, от которой я на секунду теряю дар речи. — Ты меня изменил, да и я оказал на тебя немалое влияние. — Он подходит к каменному столу. — Но сильнее всего меня изменил этот мир.

Впервые я замечаю, как странно звучит его голос — он похож на эхо.

— Этот мир — поскольку я заметил его особенности, я их изучал, — превратил меня из гордого и сильного человека неизвестно во что. — Мэр останавливается у моих ног. — Ты как-то сказал, что война превращает людей в чудовищ, Тодд. Так вот: знание делает то же самое. Когда ты слишком хорошо знаешь своего ближнего, знаешь его слабости, жуткие мечты и чаяния, управлять им становится до смешного легко. — Он горько усмехается. — Только глупцы и простаки могут по-настоящему ужиться с Шумом, Тодд. А тонкие и чувствительные люди, как мы с тобой, страдают от него. И мы вынуждены управлять простаками — ради их и нашего блага.

Он умолкает, глядя в пустоту. Я начинаю сильнее дергать веревки.

— Ты меня изменил, Тодд, — повторяет он. ¾ Ты сделал меня лучше. Но только затем, чтобы я наконец увидел, какой я плохой. Я этого не знал, пока мне было не с чем сравнивать. Я казался себе неплохим человеком. — Он замирает надо мной. — Но ты открыл мне глаза.

— Ты был плохим с самого начала, — говорю я. — Я тут ни при чем.

— Еще как при чем, Тодд. Помнишь тот гул у себя в голове, гул, который нас соединял? Это было все доброе во мне, моя добрая сторона, которую я увидел лишь благодаря тебе. Через тебя. — Его глаза чернеют. — А потом появился Бен, и ты решил это отобрать. На мгновение я познал в себе добро, Тодд, Хьюитт, и за этот грех, за грех самопознания… — он начинает развязывать мне ноги, — один из нас должен умереть.

Ангаррад не такая, как Желудь, — она шире, крепче и быстрее, — но я все равно волнуюсь.

— Пожалуйста, пусть с тобой все будет хорошо, ¾ шепчу я промеж ее ушей, но пользы от этого никакой.

Она только выкрикивает Жеребенок и наддав еще сильней.

Мы все скачем сквозь деревья, и холмы начинают понемногу спускаться к реке, которую я часто вижу слева от нас: она вышла из берегов и несет свои бурные воды к океану.

Но самого океана пока не видно, всюду только деревья. Снег по-прежнему валит огромными хлопьями, и даже под густым пологом ветвей образуются заметные сугробы.

Дневной свет начинает меркнуть, и мне становится жутко: я понятия не имею, что сейчас происходит на холме, как там Брэдли, что случилось с Тоддом на берегу океана…

Как вдруг прямо передо мной открывается огромный водяной простор…

Сквозь прогал в деревьях я вижу плещущие волны, доки на небольшой пристани, заброшенные дома, а среди них — корабль-разведчик…

Который сразу скрывается за деревьями…

Но мы почти на месте. Мы почти на месте.

— Держись, Тодд, я скоро, — бормочу я.

— Это будешь ты, — говорю я, пока мэр развязывает мою вторую ногу. — Умереть должен ты.

— Знаешь, Тодд, отчасти я даже надеюсь, что ты прав.

Я не шевелюсь, пока он отвязывает мою правую руку, а потом бросаюсь на него с кулаками, но он уже пятится к Дыре в стене, с удивлением глядя на мою свободную левую.

— Жду тебя снаружи, Тодд, — говорит он и выходит на улицу.

Пытаюсь швырнуть ему вдогонку ВИОЛА! но я все еще слаб, и он даже не замечает моих усилий. Я окончательно вырываюсь из пут и спрыгиваю со стола. Первые секунды голова идет кругом, но я кое-как восстанавливаю равновесие и выхожу на улицу…

На жуткий холод океанского побережья.

Первое, что я вижу — это несколько разбитых домишек, часть которых превратились в груды досок и песка. Те, что построены из бетона (как, например, часовня) сохранились чуть лучше. К северу от меня в лес уходит дорога, наверняка ведущая до самого Нью-Прентисстауна, но сейчас она залита бурной водой.

Снег заметно усилился, ветер тоже. Мороз пробирает насквозь, точно стальной нож, и я покрепче закутываюсь в бушлат.

А потом поворачиваюсь к океану…

О господи!

Какой он огромный…

Больше чем все на свете, он тянется во все стороны до самого горизонта, как бесконечность, которая притаилась на пороге и проглотит тебя с головой, стоит только отвернуться. Океану нет никакого дела до снега. Он продолжает пениться и грохотать, словно вызывает тебя на бой, словно эти плещущие волны — кулаки, которыми он хочет свалить тебя с ног.

А под поверхностью воды живут твари. Даже в мутных пенистых водах у берега, даже сквозь водяную дымку, которую поднимает в воздух бурная река на севере, я вижу движущиеся под водой тени…

Гигантские тени…

— С ума сойти, правда? — доносится до меня.

Голос мэра.

Я резко разворачиваюсь. Его нигде не видно. Я медленно поворачиваюсь обратно. У меня под ногами — заметенный песком бетон, как будто раньше здесь была площадь или может дорожка вдоль побережья, идущая от самой часовни: люди выходили из нее и грелись на солнышке.

Вот только сейчас здесь никого нет, кроме меня, и я замерзаю.

¾ ПОКАЖИСЬ, ТРУС! — кричу я.