Пуго сослался на политическое решение президента СССР и попытался смягчить мою реакцию, сказав, что похожие события произошли раньше и на его исторической родине, в Латвии. Бориса Карловича Пуго я давно – не одно десятилетие – знал как очень порядочного и высокопрофессионального политика и офицера. Вот в таких сложных политических обстоятельствах мы теряем друзей… Пишу так потому, что после вывода частей МВД из Южной Осетии и состоявшегося в связи с этим разговора на повышенных тонах мы прервали наши добрые товарищеские отношения. А в августе 1991 года он, как известно, трагически ушел из жизни…

Когда наша миссия достигла Цхинвала, мы в школе № 5 почтили память жителей Южной Осетии, погибших в результате нападений и обстрелов грузинской стороной. К тому времени они продолжались уже более года, и на небольшой пришкольной территории возникло кладбище жертв вооруженной агрессии.

Похоронить их на городском кладбище не было возможности – все предместья Цхинвала интенсивно обстреливались.

Потом мы направились на центральную площадь города, где нас уже ждали цхинвальцы. Чувствовалось, что нервы у людей на пределе. Но было видно, что у всех есть твердое единство во взглядах – и на происходящее в Южной Осетии, и на собственное будущее.

Об особенно острой именно в тот момент обстановке мне рассказал много позже, уже в мирное время, Валерий Хубулов, один из активных организаторов обороны Цхинвала, впоследствии заместитель председателя правительства Южной Осетии. Тогда, в мае 1992 года, сказал он, «среди части наших ребят были крайние настроения. Можно было ждать поступков с тяжелыми последствиями…» Но этого не произошло, возобладали кавказские представления о неприкосновенности гостя.

Мы благополучно вернулись на место дислокации вертолетного полка и продолжили обсуждение. В это время начался массированный артиллерийский и пулеметный обстрел. Пули и снаряды летели в расположение полка, свистели совсем близко от здания, а некоторые попадали и в само здание, где велись переговоры. Кулумбегов подтвердил: такие обстрелы ведутся круглосуточно с небольшими перерывами. Удрученный Шеварднадзе что-то сказал по-грузински Иоселиани. Тот с помощью российских военных по рации хотя и не сразу, но вышел на связь с командирами бронетехники, дислоцированной в районе Гори, и через них командами и криками призвал принять меры к прекращению обстрела. Вскоре огонь прекратился. Остается догадываться, почему именно в те часы и минуты, когда Шеварднадзе находился на территории Южной Осетии, интенсивность обстрелов возросла.

Перед тем как покинуть Цхинвал, Эдуард Амвросиевич заявил о намерении остановить войну. Наша делегация осталась в столице Южной Осетии. Я остановился у Людвига Чибирова, тогда ректора Юго-Осетинского педагогического института. Мог предположить, что Шеварднадзе занял взвешенную позицию и будет добиваться прекращения военной эскалации и вылазок на территорию Южной Осетии. Но удавалось ему это с трудом.

В Цхинвале мы договорились о прекращении огня с 14 мая 1992 года с 12 часов дня. Как я уже сказал, переговоры шли на территории российского вертолетного полка. Все в регионе знали, где мы находились и о чем говорили друг с другом. Мы согласились прекратить стрельбу, восстановить почтовое и транспортное сообщение города с другими районами…

Наша беседа была прервана ракетным обстрелом. Мои партнеры по переговорам обменялись скептическими взглядами. «Ваши люди стараются», – сказал командир полка. Так оно и было. В самом деле, стреляли с грузинской стороны. «Кто-то из моих земляков решил таким образом выразить свое несогласие с моей политикой», – ответил Шеварднадзе. Этот эпизод он описывает в своей книге «Когда рухнул железный занавес» (Издательство «Европа», 2009 г.).

Предпринятая мной совместно с Шеварднадзе и Кулумбеговым инициатива широко комментировалась в российской печати. Нашлось место для ее освещения и в зарубежной прессе. Об этом писала, например, парижская «Ле Монд». Подтекст публикаций был такой: бывшие члены Политбюро взялись за урегулирование южнокавказских конфликтов. В общественно-политических кругах Грузии этому были даны свои оценки. По прошествии многих лет считаю, что этот поступок был абсолютно правильным. В известном смысле он проложил дорогу Сочинским соглашениям 1992 года о прекращении огня, введении миротворческих сил и их постоянного присутствия в зоне конфликта. Первым и успешным командующим миротворческих сил был С.К. Шойгу. Он же вводил миротворцев в зону дислокации.

Предстояла напряженная политическая и дипломатическая работа, для того чтобы не допустить возобновления военного конфликта и обеспечить переговорный процесс между властями Грузии и Южной Осетии. На этом направлении многое было успешно продвинуто первым президентом Республики Южная Осетия Людвигом Чибировым. Он, как крупный ученый и зрелый политик, высоко ценил в решении сложных вопросов мнение профессионалов, экспертов и, что особенно важно, наладил деловые, доверительные отношения со всеми участниками переговорного процесса. Особо отмечу значение плодотворного взаимодействия руководства Южной Осетии с российскими дипломатами, посредническую деятельность которых очень умело, с большим тактом в отношении сторон конфликта координировал Борис Николаевич Пастухов.

Как руководитель Грузии Шеварднадзе в первый период располагал возможностями для политического взаимодействия с руководством России. У него были связи с президентом Б.Н. Ельциным, особенно после августа 1991 года. Оба они позиционировали себя на одной стороне политического поля, сложившегося после распада СССР. Подписанные в июне 1992 года в Сочи соглашения стали конкретным результатом этих отношений. Тогда же была достигнута договоренность о постоянном присутствии миротворческих сил в зоне конфликта. И хотя реального прогресса в поисках окончательного политико-правового выхода из сложившейся ситуации не произошло, сам факт многолетнего перемирия, жизни без выстрелов можно расценивать как значительное достижение. Более 15 лет в зоне конфликта сохранялась политическая напряженность, но не было войны, не было жертв, не было разрушений.

На фоне соглашений о прекращении вооруженного насилия в Южной Осетии остаются необъяснимыми причины, подтолкнувшие Шеварднадзе к попытке военного решения абхазского вопроса в августе 1992 года. Чем это закончилось, хорошо известно. Организаторы похода были вынуждены спешно покинуть Абхазию, оставляя этот край разоренным войной; многие тысячи грузинских семей оказались в положении беженцев. Перспективы мира между проживающими там народами были перечеркнуты, погибло огромное количество людей, возникли острейшие гуманитарные миграционные проблемы.

Кто-то скажет: не все было сделано, чтобы остановить конфликт! На самом деле предпринимались серьезные шаги, выдвигались перспективные инициативы. Грузино-абхазский переговорный процесс существенно продвинулся с приходом на должность министра иностранных дел России академика Е.М. Примакова. (Более подробно об этом можно прочитать в книге Е.М. Примакова «Встречи на перекрестках».) В этой сложной дипломатической работе принимали активное участие глава МИДа И. Иванов, дипломаты Б. Пастухов и В. Лощинин.

Известно, что серьезное воздействие на политические процессы на всем Кавказе оказывали события в Чечне. По этому вопросу позицию Грузии тоже трудно было назвать удовлетворительной. Во всяком случае, расхождения между Тбилиси и Москвой были налицо. Особенно явно они обозначились после того как в 1998 году рабочую поездку в Грузию не смог совершить министр обороны РФ маршал Игорь Сергеев. По поручению Ельцина он должен был обсудить с Шеварднадзе ряд срочных вопросов, связанных с подавлением все шире расползавшихся террористических групп и их инфраструктуры. Маршал решил лететь в Тбилиси не из Москвы, а из Владикавказа. Ему важно было показать, что российский министр обороны прибывает в государство Южного Кавказа с российского же Кавказа.