откуда я знала, в конце концов? Ты же машинами занимаешься!

— Вот поэтому я и просил тебя ничего не решать без меня, — не удержался Кент, чтобы еще раз не задеть ее, и принялся отчитывать: — Да и как можно не знать таких вещей? Ты же все-таки на курсах была, да и я с тобой говорил об этом, я же помню!

— Ну, не поняла тогда или забыла, ну что ты от меня еще хочешь? — отругивалась Софья. — Вот зануда!

— Ладно, не злись. Давай подумаем, что можно сделать. Понимаешь, если нам сейчас навесят это дерьмо, мы же потом пять лет не сможем списать ее. Так что лучше вообще отказаться, если не удастся получить минскую.

— Куликов говорит, что могут деньги с нашего счета снять.

— Да куда они денутся? Рано или поздно мы все равно их получим, ведь не пропили мы их, не прогуляли. Это уж Василий Борисович хочет нас на всякий случай на пушку взять.

— Может быть, — пришлось согласиться Софье. — Это на него похоже.

— В общем, давай так: упираемся до последнего. Пусть лучше ничего не дают, а эту не надо.

Куликов вызвал их дня через три и с ходу пошел в атаку:

— Однако, Иннокентий Дмитриевич, твои «родненькие» заводчане порядочные шкуродеры! Вцепились зубами в наши четыреста тысяч — и попробуй вырви! Разве что через арбитраж, но ведь неустойку все равно сдерут, это уж как пить дать, тут они перед законом чисты, как младенцы! В общем, если мы и откажемся от этой машины, то деньги вернем не скоро. А минскую машину нам все равно не дают.

— А вы просили?

— Просил, — отмахнулся Куликов. — Ну, что будем делать? Брать эту? — напористо сверкал он очками, явно стараясь поскорее разделаться с неприятным делом.

— Нет, — сказал Кент, — эта нам не нужна.

Куликов откинулся на спинку стула, снял очки, тихим, ласковым голосом сказал:

— Иннокентий Дмитриевич, придется взять, другого выхода нет. Обещаю впредь в таких вопросах буду во всем полагаться на вас, но сейчас… — Он развел руками. — Увы…

— Я сам попытаюсь что-нибудь сделать, — неожиданно сказал Кент.

— Вы? — недоверчиво посмотрел на него Куликов. — Что же вы, простите, можете сделать? Я уж как будто все испробовал.

— А теперь я буду пробовать.

— Ну, в добрый час, — насмешливо согласился Куликов, явно уверенный в безуспешности попыток Кента. — Сколько времени вам нужно?

— Неделю.

— Это можно.

И Кенту удалось то, чего не смог — или не захотел — сделать Куликов. Он исчез на несколько дней и потом вошел в кабинет Софьи, очень довольный, подмигнул ей и тут же потащил к Куликову, с торжеством выложил ему:

— Я нашел в Москве контору, которая согласна обменять свой «Минск» на нашу колымагу.

— Что значит обменять? — не сразу спросил Куликов, переваривая новость.

— Это значит, — сказал Кент, выкладывая бумагу, — что они должны получить «Минск» через три месяца, но получим ее мы, а к ним поедет наша машина. В главке предварительно согласовано, нужно наше официальное прошение. Разницу в стоимости в сумме ста десяти тысяч рублей нам перечислят в следующем квартале.

Куликов тщательно изучил бумагу и улыбнулся — несколько натянуто, как показалось Софье. Все-таки он был самолюбив.

— Ну что ж, поздравляю, Иннокентий Дмитриевич… Блестящее решение проблемы, ничего не скажешь. Как вам удалось это?

— Не совсем безболезненно — для себя, по крайней мере, — стал рассказывать Кент. — В этой конторе с машинами дела еще не имели и, естественно, побаиваются их. Когда я предложил им этот обмен, они, конечно, заподозрили неладное и навели справки. Им, видимо, объяснили, что «Минск» лучше, но… его ведь тоже надо запускать и эксплуатировать, а своих специалистов нет. Вот я и предложил им компенсацию…

— Какую? — насторожился Куликов.

— Все за мой счет, Василий Борисович, — добродушно сказал Кент. — Я запущу им машину и подготовлю парочку инженеров. Придется пока взять их сюда… Такой вариант вас устроит?

— Вполне, — повеселел Куликов. — А когда своих будете готовить?

— Как только откроются курсы в Минске, пошлем.

Прощаясь, Куликов выдал Кенту еще один комплимент:

— А из вас неплохой коммерсант получился бы, Иннокентий Дмитриевич. Все-таки сто десять тысяч сэкономили.

— Э, нет! — тут же возразил Кент. — Эти сто десять тысяч мои, вы уж на них руку не накладывайте.

— Ладно, посмотрим.

(А что было смотреть? Кент, заранее расписавший эти сто десять тысяч на вспомогательное оборудование для своей лаборатории, не получил и половины. Остальные деньги Куликов израсходовал на нужды других отделов, отмахнувшись от Кента:

— Не суетись, не из твоего кармана беру.)

24

Женился Кент неожиданно для всех. Знали, конечно, что он встречается с Наташей Кострецовой, но, по авторитетному мнению институтских кумушек, свадьбой и отдаленно не пахло. Так, весна в крови шумит, песня явно недолгая.

Софья и сама склонна была думать, что причиной всему действительно весна. С Кентом она по-прежнему встречалась почти каждый вечер, но на выходные он уже отговаривался: «Извини, Соня, поехать надо, дела…» И отводил взгляд, не объясняя, куда надо ехать и что за дела. Софья как-то спокойно сказала:

— Да что ты объясняешь, и так все ясно.

— Что ясно? — вскинулся Кент, жестко глядя на нее сумрачными, с «дурнинкой», глазами.

— Ну, влюбился, так и скажи, дело-то житейское, — слегка забавляясь его растерянностью, выдала Софья намеренно будничным тоном.

— Кто тебе сказал? — раздраженно спросил Кент, краснея.

— Зачем говорить, сама вижу.

— Видишь, да не то, — буркнул Кент, и в пику кому-то и чему-то вознамерился поработать с ней в воскресенье, но Софья отказалась:

— Нет, у меня дела. Дом совсем запустила, убраться надо.

В это же воскресенье Кент все-таки пришел к ней вечером, потолкался на кухне, увязался даже в ванную, где Софья затеяла стирку, спросил:

— Можно посижу тут?

— Сиди.

Она, выжимая белье, краем глаза видела его исхудавшее, с темными подглазьями лицо, сигарету со столбиком пепла, упавшего наконец на пол, неспокойный взгляд, то и дело упиравшийся в нее.

— Ну, чего маешься? — спросила наконец Софья. — Жениться надумал, что ли?

— Ну да, — с облегчением выдохнул он.

Софья молчала, яростно выкручивая рубашку Леонида. Ей вдруг захотелось этой рубашкой мокрой наотмашь хлестнуть Кента по физиономии, как своего ребенка-несмышленыша. Куда лезешь, щенок, зачем тебе жениться? Опомнись, пережди дурное время, подумай как следует, двадцати четырех ведь еще нет, и Наталью эту всего три месяца знаешь, да и вообще что ты в этом понимаешь? Мужская сила в тебе взыграла, требует выхода, рвет тебя на части, — но разве это причина для женитьбы? Бабу тебе какую-нибудь попроще, чтобы сумела освободить тебя от этого, а дальше живи как