меня так? Даже уйти по-человечески не может. Какой пошлый, глупый конец… Как в затасканном анекдоте: жена вернулась из командировки…»

Замолчал и Леонид.

— Все сказал? — спросила Софья.

— Нет, — чуть помедлил Леонид.

— Что еще?

— Послушай, Соня… Ну, погорячились, и хватит, а? Ведь столько лет вместе прожили. И как же Маринка-то, а? — торопился Леонид, — Мы ведь оба нужны ей. Я хоть по вечерам присмотрю за ней, тебе ведь всегда некогда, как же ей одной жить? Ну, мало ли что в жизни бывает, ну, сорвался, прости, теперь уж точно ничего никогда не будет, клянусь тебе! Не веришь? — наконец-то набрался он духу прямо взглянуть на нее.

Не верила Софья, да и незачем уже было верить или не верить ему. Совсем чужой, ненужный ей человек стоял перед ней.

— Иди, — сказала она.

Леонид ушел, но так и не поверил, что все кончено. Он пытался говорить с ней утром и на следующий день, даже поехал в лагерь к Марине и рассказал ей, что «мама не хочет жить с ним», и просил ее поговорить с ней, но Марина наотрез отказалась.

Развели их быстро, в какие-то пятнадцать минут. Софья заявила, что от алиментов отказывается, и невесело отметила, как при этом радостно блеснули глаза Леонида. В коридоре суда он боязливо окликнул ее, спросил:

— А как же… с жильем? Ведь мне надо где-то жить. Разменом сама займешься?

— Комната тебе будет! — отрезала Софья. — А хочешь большего, добивайся сам.

Разменом ей заниматься не пришлось. Вскоре институт получил новый дом, в котором Софье с Маринкой — матери тогда уже не было — дали двухкомнатную квартиру взамен сданной трехкомнатной. На этой же площадке поселились и Кент с Натальей, ожидавшей ребенка. А Леонид получил комнату в другом конце города, с год еще встречала его Софья в институтских коридорах, иногда он звонил, уговаривался с Маринкой о встречах, на которые та отправлялась с явной неохотой, а потом вдруг исчез. Софье доложили — уволился и отбыл в неизвестном направлении. Даже не попрощавшись с дочерью. Потом уж Маринка получила от него письмо из Кемерова, где Леонид просил ее «не судить слишком строго», «жизнь, девочка, штука сложная», «время рассудит, кто из нас был прав». Марина, прочитав письмо, усмехнулась как-то не по-детски язвительно, Софье даже пришлось ей выговорить что-то вроде «он все-таки тебе отец, мало ли что у нас с ним произошло».

Марина только пожала плечами и несколько месяцев на письма отца не отвечала.

25

Теперь Кент по вечерам снова пропадал у нее. Любовный его пыл катастрофически быстро сходил на нет, — все чаще замечала Софья, что Кенту просто не хочется идти домой, и порой его равнодушие к жене даже задевало ее. Наталья, очень подурневшая, с темными пятнами на лице, при встречах с Софьей неизменно опускала глаза, здоровалась тихим, тусклым голосом и первой никогда не заговаривала. «Ревнует, что ли?» — даже так думала Софья и как-то спросила Кента:

— А как твоя жена относится… к нашим посиделкам?

— Не знаю, — как-то озадаченно взглянул на нее Кент. — А как она должна относиться?

— Ну, все-таки… Беременная жена скучает в одиночестве, а муж до ночи где-то пропадает и занимается бог знает чем.

— Как это бог знает чем? Она знает, что мы работаем.

— А откуда ей знать? — решила поддразнить его Софья. — Только с твоих слов?

— Ты думаешь, она не верит мне?

— Чудак-человек, — Софья улыбнулась. — Да ты поставь себя на ее место. Не за твою же работу она замуж выходила.

Кент задумался и с досадой сказал:

— Ну и что теперь, мне надо развлекать ее?

— Ну… не мешало бы быть повнимательнее. Пригласи ее сюда, посидим вместе, поговорим. А то у меня такое впечатление, что она побаивается меня.

— Наверно, и это есть, — согласился Кент. — Ты ей кажешься очень уж умной, что ли, слишком значительной.

Кент последовал ее совету, раза два приводил Наталью, и сама Софья нанесла ответный визит, но сближения так и не получалось. Наталья по-прежнему держалась скованно, улыбалась нехотя, сразу же замолкала, едва разговор заходил о работе, — видимо, слишком хорошо помнила о том, что ей, рядовой программистке, судить о столь «высоких материях» не пристало. Софья решила, что с Натальей каши не сваришь, так и будет дичком смотреть, и перестала обращать на нее внимание. Совесть у нее была чиста, а если что у Натальи с Кентом не заладится, пусть у них самих об этом голова болит.

А разговоры о работе в ту пору не могли не идти даже в праздничных застольях.

Кент не давал ей ни минуты передышки, но Софья уже не жаловалась. Их общая работа, застопорившаяся было с жениховством Кента, — тут-то Софья и убедилась, что без него ей уже не справиться, — уже через месяц после свадьбы раскатилась, будто санки под гору — не удержать. Даже разводная эпопея с Леонидом на Софье как будто не сказалась, она только злее стала. Кент как-то неуместно одобрил ее:

— Хорошо держишься, Софья Михайловна.

— А, иди ты, — отмахнулась Софья. — Не дай бог тебе так держаться.

— Ну, извини, — смешался Кент.

Софья зло выговорила ему:

— Ты иногда прямо… как паровоз. Прешь по рельсам, а что с боков, не видишь. Я же тринадцать лет с ним прожила. А что теперь? Маринка без отца, я ни вдова, ни мужняя жена, а ты бодрость в меня вселяешь. За каким хреном говорить об этом?

— Ну, все, не буду, — поднял руки Кент.

Работа шла так споро, что однажды Софья невесело подумала: видно, лучшее лекарство для успеха — семейные неурядицы. Для нее по крайней мере… А у Кента? Ну, видно, он по-другому устроен, ему, может быть, все равно, семейное ли счастье или житейская драма, всегда прежде всего работа… Мысль была невеселая, но Кент тогда — да и позже — всем своим поведением как будто подтверждал ее. Он словно не замечал, как пухнет у Натальи живот, что все труднее взбираться ей с продуктовыми сумками на четвертый этаж, все так же неизменно в восьмом часу раздавался его звонок, он входил в дом, улыбался, принюхиваясь к запаху кофе, говорил что-нибудь вроде:

— Однако вкуснюще пахнет, а?

Это неистребимое сибирское «однако» стало в конце концов даже раздражать Софью.

Иногда она гнала Кента домой:

— Иди проведай Наталью, все-таки баба на сносях.

Он уходил, скоро возвращался, недовольно ворчал:

— Все в порядке… Да и что может случиться? Тут же два шага всего, и телефон есть.

Родила Наталья чуть ли не на ходу. Позвонила, открыла ей Марина,