утверждение планов. Если и выдастся относительно спокойный часок, надо присесть к столу, заглянуть в свою работу, вспомнить самые неотложные дела, распределить задания, помочь хотя бы советом… А день уже и на исходе, надо заглянуть в столовку, забрать отложенные «по блату» антрекоты и бифштексы, в очередях стоять некогда. Только пришла домой, перекинулась словом с Маринкой, сделала ужин — уже и Кент на пороге:

— Давай, Сонюшка, работать, время не ждет…

Время действительно не ждало.

26

Софья поначалу довольно скептически отнеслась к «наполеоновским» планам Кента, — и, как вскоре выяснилось, напрасно. Когда он предложил ей конкретный план работ, Софья спросила:

— И сколько же часов займут расчеты?

— Думаю, тысячи полторы… для начала, — невозмутимо сказал Кент.

— Спустись-ка с небес на грешную землю, голубчик, — посоветовала Софья. — У нас месячный план меньше пятисот часов. Для всего института. Что же, машина только на нас и будет работать?

— Чем черт не шутит, — загадочно отозвался Кент. — Или мы с тобой не начальники? Или не сказано в писании — своя рука владыка?

— Шутить изволите, Иннокентий Дмитриевич…

— Ага, — согласился Кент. — Я ведь вообще человек веселый.

— А если серьезно?

— А если серьезно, давай договоримся: счет не твоя забота. Сколько нужно будет времени, столько и будем иметь.

Софья тогда не сообразила, в чем дело, а Кент почему-то не стал объяснять ей.

А вышло все проще пареной репы. Кент в кратчайшие сроки запустил «Минск», и выяснилось, что во всем институте есть только одна программа, по которой может считать новая машина. Она кроме своего порядкового дробного номера имела персональное название — «САИР»: Софья Александровская — Иннокентий Русаков. В других отделах не нашлось ни одного программиста, готового выйти на «Минск». А Кент, не в пример прошлому, не спешил никого обучать, всех послал на курсы. А пока те открылись, пока программисты переучивались, прошло почти полгода. Так что оказалось в их распоряжении не полторы тысячи часов, а больше трех. Вот Кент и торопил Софью — скорее, скорее, пока есть возможность, считать. Куликов, наслушавшись жалоб, в конце концов вызвал их обоих и хмуро осведомился:

— Вы что, машину для своих личных нужд приобретали?

— Отнюдь, Василий Борисович, — тут же отпарировал Кент. — Но что делать, если другие не готовы работать на ней?

— А не вы ли обязаны позаботиться об этой готовности?

— Мы, — согласился Кент. — Да ведь выше головы не прыгнешь. Приедут люди с курсов — милости прошу, пусть считают сколько влезет.

Куликов помолчал, недобро глядя на него.

— Умный тебя поп крестил, Русаков, да зря не утопил… Смотри, как бы тебе эти фокусы боком не вышли.

— А мы, между прочим, не покрой наших бальных одежек на машине рассчитываем, — дерзко ответил Русаков.

— Ладно, иди, коммерсант, — махнул рукой Куликов.

Впрочем, Кент не так уж и «греб под себя», как могло показаться, — по старой памяти помог Маликову, еще двум-трем хорошим людям, но их счета не набиралось и двадцати часов в неделю, все остальное время «Минск» безостановочно работал на «САИР». Формально Кента упрекнуть было как будто не в чем, но контраст по сравнению с недавней еще «бешеной» заинтересованностью в работе программистов был, конечно, разительный. Когда вернулись с курсов переученные программисты, Кент безропотно потеснился, но к тому времени была на подходе уже третья машина.

От матерой глыбищи неизвестности пластами отслаивались решения больших и малых проблем, в повседневной текучке Софье как-то не удавалось оглядеться, понять толком, что же и сколько сделано, впереди постоянно маячили новые задачи, подгонял Кент: скорее, пока можно считать вволю, отдохнем после. Но вот Кент уехал на две недели в командировку, Софья, отоспавшись, решила повнимательнее оценить сделанное, посидела в вечерней тишине часа два — и радостно изумилась. Оказалось, что сделано уже чрезвычайно и неожиданно много, а главное — сделанное качественно отличалось не только от прежних ее работ, но и от того, что вообще делалось в ее области. Очевидно было, что по глубине и строгости математической обработки ее тема на голову выше остальных. Софья, не удержавшись, пошла к Куликову хвастаться. Тот отлично разбирался в ее теме, когда-то работали вместе, написали в соавторстве несколько статей.

Куликов слушал молча, мял костлявыми пальцами худое желтое лицо, следил взглядом за строчками выводов.

— Н-да… Честно говоря, не ожидал, — наконец сказал он. — Поздравляю, Соня. Это отлично сделано. Печатать надо!

— Не рано? — усомнилась Софья.

— Нет! — решительно сказал Куликов. — Все равно ведь одним куском не выйдет. — Он подумал, еще раз оглядел выкладки. — Вот что, давай готовить докторскую. Тут на нее всего с лихвой хватит. А русаковского здесь много?

— Да, пожалуй, побольше, чем моего.

— Даже так? — удивился Куликов.

— Да. Вся математика, по существу, его.

— Надо и его остепенить, а? Такого в нашей епархии, я думаю, ни один кандидат не делал… Ладно, этим я сам займусь, а вы готовьте материалы по всей форме.

— Надо сначала с Русаковым поговорить.

— Что, думаешь, он будет возражать? — удивился Куликов.

— Да кто его знает… Очень уж он с бумагами возиться не любит.

— Ишь ты, белоручка… Ничего, ради такого дела можно и пострадать. Звание ему не помешает, лишняя сотня в месяц — тем более.

Кент, выслушав Софью, большого энтузиазма не обнаружил, кисло спросил:

— Возни много будет?

— Нормальное количество, — уклончиво ответила Софья.

— Я ваших научных писчебумажных норм не знаю.

— Ничего, не растаешь.

— Ну, надо так надо…

— Уж не мне ли ты собираешься одолжение сделать? — подозрительно взглянула на него Софья.

— Ну что вы, Софья Михайловна… Надо же мне дотянуться до вас… хотя бы одному из формальных показателей, — отшутился Кент. — Кандидат, конечно, не бог весть какое великое звание, но пока и оного не имеем.

— Ну и трепло! — вздохнула Софья. — Тебе сразу доктора подавай? Или тоже не устроит?

— Ну, почему же… Хотя торопиться особенно некуда. Годикам к тридцати, пожалуй, в самый раз будет.

И ведь как в воду глядел, стервец!

Месяца через два Куликов сказал Софье:

— Показывал я ваши результаты специалистам. Удивление всеобщее. Довольна?

— Конечно.

— Русакова остепеним здесь, кворум есть, а тебе придется защищаться в Москве, в университете. Успех, насколько я понял, гарантирован. Спешите, голуби, куйте железо, пока горячо.

Кент к своей диссертации отнесся небрежно. Делал все через пень колоду, и Софья, по-черному ругаясь на него, должна была половину переписать заново. И своя докторская поджимала, очень торопил ее Куликов. А Кент отмахивался:

— Сонюшка, уволь. Да хрен с ней, с диссертацией, если на то пошло. Не до нее сейчас, дело не терпит.

— А диссертация не дело? — ярилась Софья.

— Нет, это бумажка, — явно с