Таким образом, в течение 1928–1929 гг. «Иностранец» был основным источником шанхайской резидентуры, дававшим ценную разведывательную информацию.

Выступал он и в качестве вербовщика. В частности, им был привлечен к сотрудничеству китаец «Лева», местный агент Ван Цзинвэя, который информировал шанхайскую резидентуру о взаимоотношениях последнего, находившегося на тот момент в Германии, с Фэн Юйсяном. Оба являлись основными оппонентами Чан Кайши в Южном Китае.

21 ноября 1929 г. Гурвич доносил из Шанхая, что «Лева» получил письмо от Фэн Юйсяна для Ван Цзинвэя, в котором Фэн обещал поддержку последнему. Информация, полученная от «Левы», оценивалась как ценная.

До Шанхая между тем докатывались сведения о провалах, происходивших за многие сотни километров от города.

В начале апреля 1929 г. в Шанхай поступило предупреждение по поводу Никандровой и Гогуля. В частности, сообщалось, что, по имевшимся сведениям, туда выехал «провокатор Лебедь», бывший сотрудник разведывательного пункта во Владивостоке, который знал Никандрову и, возможно, Гогуля. Предлагалось принять меры предосторожности. Уже 19 апреля Гурвич сообщил в Центр, что «провокатор Лебедь» прибыл в Шанхай и наводил справки о Гогуле и Никандровой.

Никандрова выехала в Центр в начале мая. С Гогулем было сложнее. Тот отказался покинуть Шанхай, что наводило Центр на некоторые подозрения.

Гурвич считал, что Москва сгущает краски в отношении Гогуля, который «просто деклассирован», но с Лебедем не связан, и не желает покидать Шанхай из-за семьи. По мнению Гурвича, рвать с Гогулем было нельзя, однако следовало настоять на его отъезде. В итоге Гогуль был изолирован – получал деньги, а от агентурной работы его отстранили. Во Владивосток он был переброшен только в конце 1929 г.

В начале мая 1929 г. Гурвич информировал Москву о том, что из полиции поступил список на 38 лиц, за которыми осуществляется наблюдение; на каждого имеются фотографии и характеристики. В этом списке присутствовали Никандрова, Лядов и Лурье. Однако это не означало еще, что их принадлежность к разведывательной деятельности в целом и к шанхайской резидентуре в частности была раскрыта.

4 мая 1929 г. в связи с отъездом Никандровой и изоляцией Гогуля шанхайский резидент запросил у Центра присылки помощников. И Москва пошла навстречу: в течение трех месяцев в Шанхай прибыли три человека. Но в силу поспешности подбора разведчиков без учета их состояния здоровья, позволявшего переносить климатические условия страны, двое из них уже к концу года покинули Китай.

Первой в Шанхай прибыла «Джо», о чем Гурвич доложил в Москву 30 мая 1929 г. Она открыла студию английского языка и имела четырех учеников. «Джо» обеспечивала связь резидента с «Имре» и радистом. Уже 28 августа Гурвич сообщил в Центр, что женщина измучена местным климатом, больна, настаивает на работе вместе со своим мужем И. Е. Овадисом (Черновым)226 здесь или по месту его назначения. В этой связи Гурвич ходатайствовал о переводе Овадиса в Китай. Центр всерьез отнесся к этому предложению. Но уже в ноябре шанхайский резидент стал настаивать на замене «Джо», так как врач запрещал ей оставаться в Шанхае из-за непрекращающихся сердечных приступов. Четыре месяца непрерывных дождей с последующей жарой делали пребывание «Джо» в Шанхае опасным для ее жизни. «Очевидно, нужно будет отзывать, пригодится в другом районе», – прокомментировали в конце декабря 1929 г. в Центре сложившуюся ситуацию. Гурвич рекомендовал Центру посылать в Шанхай работников со здоровыми легкими и сердцем, а также обучать их радиоделу.

20 июля 1929 г. Гурвичу сообщили, что в его распоряжение через Владивосток направлен «Джон» – Альберт Фейерабенд (американец латышского происхождения), к которому советовали присмотреться и использовать его предположительно в Кантоне. По мнению Центра, командируемый как американский подданный мог бы жить в Кантоне и без особой «крыши», так как «дряная лавочка» могла его только скомпрометировать.

Пробыв месяц в Кантоне, Фейерабенд вернулся в Шанхай в начале октября. Из его доклада следовало, что город на военном положении и переполнен войсками. Основаться в Кантоне, по словам Фейерабенда, было нельзя, а можно поселиться в Гонконге, но с обязательной легализацией, для чего требовались деньги. Центр посчитал, что в Гонконге делать ему нечего; требование же «крыши» со стороны американца было признано необоснованным – с таким паспортом, как у него, можно было «жить сколько угодно».

Гурвич, со своей стороны, поставил вопрос об отзыве вновь прибывшего в связи с его малограмотностью и отсутствием возможности найти ему применение в Шанхае. Результатом затянувшейся переписки с Центром явилось решение Берзина, датированное концом октября 1929 г., срочно отправить А. Фейерабенда в Америку.

7 мая в Шанхай поступило сообщение о направлении нового человека в резидентуру – «связистки» Р. С. Беннет227, которая имела настоящие американские «сапоги» и могла быть использована как для внутренней (с сотрудниками резидентуры), так и для внешней (с агентами) связи.

По прибытии Раисы Беннет («Юзя», «Жозефина») ей была поручена шифровальная работа; она также занималась обработкой англо-американской прессы. Ее прикрытием было преподавание английского языка.

В первых числах августа в Шанхай прибыл из Америки японец «Жорж» – Кито Гинити. Гурвичу предписывалось дать японцу задание, установить военные связи в Корее и наладить работу. Одновременно предлагалось рассмотреть возможность его переезда в Японию для ведения там разведывательной работы в будущем.

Их встреча состоялась, и вскоре японец убыл в Корею с намерением восстановить там старые связи. 20 августа 1929 г. Гурвич доложил в Москву, что получил письмо от Кито из Сеула, в котором тот просил 1200 американских долларов и сообщал адрес и явку. «Видимо, для «крыши», считает, что может осесть там», – высказал предположение Гурвич.

Уже в начале сентября Центр сообщил Гурвичу что связать Кито с аппаратом в Токио пока не может. Шанхайскому резиденту предлагалось по-прежнему держать с ним связь и финансировать его работу. Выделение денег «для крыши» было сочтено нецелесообразным, пока не будет полной ясности, насколько Кито подходит для «нашей работы». Вскоре Центр усомнился в необходимости постоянного пребывания Кито в Корее. Гурвичу было дано указание, что Кито может жить и в Шанхае и вести работу «оттуда».

В октябре Кито уже был в Шанхае. Он легализовался как служащий японской фирмы и начал представлять сводки японской прессы. Гурвич считал, что Кито – способный парень и ему надо дать возможность развернуться как на «нашей» работе, так и в местной японской колонии, что должно было облегчить его работу на Корею.

В связи с этим Гурвичу было предписано «особенно часто» не встречаться с Кито и ни в коем случае не знакомить его ни с кем из аппарата, особенно с «Иностранцем».

В начале января 1929 г. с Владивостоком состоялся радиообмен, который Гурвич квалифицировал как «блестящий». Отныне устойчивая радиосвязь с Москвой (через Владивосток) была установлена.