к Джулии Вархола, в ее комнате зазвонил телефон. Маланга бросился к нему. Звонила ее подруга, которая хотела разузнать подробности. Маланга постарался как можно вежливей отвязаться от нее, а затем сообщил Джулии, что Энди попал в аварию, а он пришел, – сказал Герард, – чтобы отвезти ее в больницу. Джулия разрыдалась и запричитала: «Мой Энди! Почему они причинили зло моему Энди?»

Пять часов вечера в больнице. У Уорхола констатировали клиническую смерть. Она продолжалась две минуты.

Переполох, поднятый Амайя, возымел действие: хирург, который решил «все поставить на кон», вскрыл Уорхолу грудную клетку. Взгляду явилась ужасающая картина. Пуля, вошедшая в тело с левого бока, пронзила печень, задела поджелудочную железу, селезенку, кишечник, пищевод, легочную артерию и оба легких! Операция длилась шесть часов!

На «Фабрике» полиция искала улики и следы преступника, проводила дактилоскопию и баллистическую экспертизу, конфисковала картотеку, квитанции, фотографии, увела для допроса Джеда Джонсона и Фреда Хьюза. Мало того что допрос проводился в грубой форме, их к тому же подозревали в сообщничестве. Фред Хьюз спросил, может ли он позвонить и узнать новости об Энди. Последовал отказ!

Едва Джулия подъехала к больнице Columbus, как фоторепортеры ослепили ее вспышками, а журналисты засыпали вопросами. Лео Кастелли и Айвен Карп сдерживали натиск журналистов в одном углу; Ингрид Суперстар давала предварительную информацию сразу во все протянутые к ней микрофоны; Ультра Вайолет в костюме от Шанель говорила об Энди уже в прошедшем времени, не забывая принимать выгодные позы и попадать в нужные ракурсы. Событие было медийное.

В восемь часов вечера Валери Соланас сдалась дорожному постовому, на перекрестке 7-й авеню и 47-й улицы. Виктор Бокрис позже разыскал этого полицейского, его звали Уильям Шемаликс. Заявив стражу порядка, что ее разыскивает полиция, она протянула два револьвера, калибра 32 и 22, которые она достала из кармана своего пальто. Потом Соланас сказала, что если она и убила Уорхола, так это только потому, что он слишком жестко контролировал ее жизнь.

Ее привели в полицейский участок 13-го административного округа, откуда к тому времени уже отпустили Фреда Хьюза и Джеда Джонсона.

Едва репортеры узнали об аресте Валери Соланас, как они тут же уехали из больницы и наводнили окружной участок. Ее вывели, руки за сприной, в наручниках. Ага, вот желанная добыча! Арестованную невозможно было провести, настолько плотной была толпа фотографов и журналистов, а она – она позировала перед камерами! Ей выкрикивали вопросы, а она отвечала, что ведет борьбу за мир без секса и что она составила манифест. Совершенно растерявшиеся полицейские пустили дело на самотек.

В больнице первый врачебный консилиум состоялся в 21 час и объявил заключение: состояние «критическое». Шансы Уорхола выжить, по их мнению, равнялись пятидесяти процентам. Эта информация мало что поясняла.

Маланга и Вива отвезли мать Уорхола домой. Джулия провела много часов в непрерывной молитве перед иконами.

В эту же ночь Маланга и Вива впервые занимались любовью друг с другом.

На следующий день статьи о попытке убийства вышли в Daily News («Актриса стреляла в Энди Уорхола») и в New York Post («Энди Уорхол борется со смертью»). Внимание к Валери Соланас было привлечено, правда, ненадолго, потому что на следующий же день был убит Роберт Кеннеди!

Дэвид Бурдон рассказывал, что Бриджит Полк, встретив в Max’s Kansass City Раушенберга, спускавшегося по лестнице из танцевального зала, почти бегом бросилась к нему. На ходу она выпалила новость. Раушенберг, не удержавшись на ногах, скатился кубарем с лестницы, разрыдался и сказал, имея в виду оба покушения: «Это новый способ выражения своего мнения!»

Барбара Роз, жена Френка Стеллы, утверждала, что Уорхол спровоцировал поступок Валери Соланас своим абсолютно самоубийственным поведением: «В некотором смысле, он должен был этого ожидать. Все его поступки, все его так называемые “проделки”, на которые он был мастер, неизбежно должны были закончиться тем, что он вынудит кого-нибудь себя убить». Таков был логически обоснованный финал, разыгранный на «Фабрике» за закрытыми дверями.

Почти те же слова произнес Тейлор Мид, великий администратор, которого связывали с Уорхолом общие интересы: «Если бы Валери этого не сделала, тогда этим человеком стал бы я – я убил бы Энди».

Эди в «Чао, Манхэттен!» недвусмысленно обвиняет его в том, что он «здорово напакостил многим людям», и «я надеюсь, что смогу быть всегда начеку».

Немецкая журналистка Гретхен Берг тоже входила в круг близких к Уорхолу людей, и у нее с нервной системой было все в полном порядке. Она говорила, что отлично понимает Валери Соланас: «Вступая с ним в контакт, вы испытывали сильнейшее чувство, но по той или иной причине вы не могли с ним сблизиться. Он не мог дать вам то, чего вы ждали. Я, например, просто ушла, а Валери попыталась его убить».

Мать Уорхола была не единственной, кто молился о нем. Нико заперлась в своей квартире, зажгла разом несколько сотен восковых свечей и расставила их по всем комнатам. Каждую ночь Билли Нейм появлялся перед больницей и, устремив глаза на окна палаты, в которой находился Энди, молча молился.

Всю первую неделю Вива и Бриджид Полк, удивленно разглядывая множество предметов в доме Энди, имевших явно религиозное предназначение, и распятие в изголовье его кровати с балдахином, часто навещали Джулию, отчаянно горевавшую о судьбе своего Энди. Они выслушивали ее бесконечные причитания и сетования, перемешанные с воспоминаниями о ее ребенке, умершем давным-давно, в Рутении. Мать плакала, повторяла одно и то же, забывала только что сказанное и на своем невероятном ломаном языке без конца твердила Виве, насколько она тронута ее вниманием и добротой: «Вы – ангел. Вы обязательно должны выйти замуж за моего Энди». Потом она добавляла, и в этих словах отражена, словно в зеркале, такая черта характера Джулии, как скаредность, вновь ставшая заметной в старости: «Энди вам не выплатит все до конца. Понимаете, ему нужны деньги, чтобы жениться».

Разумеется, у Уорхола ничего подобного и в мыслях не было. Несколько дней он находился в реанимационной палате, подключенный к аппарату искусственного дыхания. Прогноз по-прежнему оставался весьма неопределенным. Но уже 13 июня врачи сообщили, что его состояние улучшилось и его переводят в палату общей терапии до полного выздоровления. 28 июля он вышел из больницы, где он «пролежал» полтора месяца. Он перестал принимать обертол.

Едва он пришел в сознание, как тут же, не изменив своей привычке, пожелал узнать, что о произошедшем говорят массмедиа. Разумеется, все средства массовой информации наперегонки пустились умножать известность художника. Первый признак взлета его славы: Garrick Theatre принял решение о своем