И все же армия Катукова продолжала наступать. Совместно с войсками Чуйкова она захватила Хайнерсдорф, Требниц, Дидерсдорф, Янсфельде, Марксдорф, важные опорные пункты на подступах к Мюнхебергу.[391]

Потеряв Зеловские высоты, германское командование не могло уже сдерживать наступление советских войск, хотя и ввело в бой новые резервы — танкоистребительную бригаду «Дора», 404–й арткорпус, 18–ю моторизованную дивизию и другие части.[392]

На пути лежал Мюнхеберг. Немцы здесь прочно держали оборону, и Катуков решил не тратить попусту на него свои силы. Он приказал Дремову и Бабаджаняну обойти его, совместно с 4–м и 29–м стрелковыми корпусами 8–й гвардейской армии развить наступление на берлинском направлении, форсировать Шпрее и выйти на юго—восточные окраины Берлина.[393]

Шел четвертый день наступления. Все эти дни командарм не покидал наблюдательный пункт. Ему сюда привозили завтрак, обед и ужин. Его адъютант А.Ф. Кондратенко писал: «Он (Катуков. — В.П.) относительно здоров, — эти две недели его держали на диете, но в боях опять все нарушится. У него ведь такая привычка — когда воюет, почти ничего не ест, только схватит иногда ломоть хлеба с солью и с луком, и все…»[394]

Напряжение боев не спадало ни днем, ни ночью. Они шли на рубеже Нойе—Мюле, Кинбаум, Эгерсдорф, Темпельсберг. Утром 20 апреля Катуков наносит удар главными силами армии в направлении на Мюнхеберг. Пробив в обороне 20–й моторизованной дивизии солидную брешь, он вводит в нее корпуса Дремова и Бабаджаняна, а получив оперативный простор, громит в лесах под Мюнхебергом 303–ю пехотную дивизию и дивизию «Мюнхеберг».[395]

С выходом войск 8–й гвардейской и 1–й гвардейской танковой армий в район Нойе—Мюле, Кинбаум, Хангельсберг создавалась угроза коммуникациям франкфуртской группировки противника. Для обеспечения левого фланга этой группировки немецкое командование перебросило часть сил мотодивизии «Курмарк» из района Ней—Малиш к Фюрстенвальде. К 16.30 противник, сбив наши заслоны, овладел Буххольцем, затем предпринял попытку продвинуться на север. И это все, что ему удалось сделать.

С каждым днем 1–я танковая гвардейская армия все ближе подходила к цели. Корпуса Ющука, Бабаджаняна и Дремова уже вели бои на правом берегу Шпрее.

Следует признать, что темпы наступления были невелики, но танки нередко отрывались от стрелковых частей на 6–10 километров. Командующий фронтом Г.К. Жуков сердился, требовал от Катукова ускорить продвижение к Берлину.

Но как ускоришь, если немцы в каждом населенном пункте, в каждом городе организовывали жесткую оборону, превратив каменные здания в опорные пункты с автоматчиками и «фаустниками». В отличие от прошлых боев немцы теперь вели залповый огонь фаустпатронами по нашим танкам с верхних этажей зданий. Потери техники значительно возросли.

Война для фашистской Германии была уже давно проиграна, но Гитлер еще верил: Запад придет ему на помощь. Ведь не могут англичане и американцы согласиться с тем, чтобы Красная Армия взяла Берлин. 17 апреля фюрер обратился к населению по радио: «Мы имеем достаточно сил, чтобы расправиться с большевиками перед Берлином. Требуется применение всех сил и самопожертвования — в этом спасение Германии. В эти дни решается все. Если перед Берлином большевики получат кровавую баню, то это будет означать поворот в войне. В настоящее время — решительная битва против большевизма».[396]

Поздно вечером штаб 1–й гвардейской танковой армии получил телеграмму маршала Г.К. Жукова: «Катукову, Попелю. 1–й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой прорваться в Берлин и водрузить Знамя Победы… Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин…»

Военный совет армии текст этой телеграммы передал корпусам со следующим указанием: «Выделить усиленные бригады и выполнить поставленную задачу… О выходе к Берлину доложить».[397]

Телеграмма командующего фронтом заставила Катукова пересмотреть планы дальнейших военных действий. Части 8–го гвардейского механизированного корпуса, подошедшие к Шпрее, уже навели 60–тонный мост в районе Фюрстенвальде и готовились начать переправу. Дремов вдруг получает приказ командарма: переправу через Шпрее прекратить, понтонный парк с переправы снять.[398]

Катуков решил не втягивать в бои на берегах Шпрее корпус Дремова с франкфуртской группировкой, полагая, что это значительно ослабит силу удара на Берлин, тем более что Г.К. Жуков выдвигал в район Фюрстенвальде новые части. Приказал Дремову оставить в районе Фюрстенвальде, Буххольц сильный заслон из одной танковой бригады, двух истребительно—противотанковых полков, дивизиона PC и 48–го тяжелого танкового полка, чтобы не допустить прорыва немцев на запад и северо—запад, а главными силами нанести стремительный удар в направлении Хангельсберг, Эркнер, Карлхорст и к утру 21 апреля выйти на юго—восточную окраину Берлина.[399]

Выполнить приказ командующего фронтом поручено было лучшим танковым бригадам армии — 1–й гвардейской полковника Темника и 44–й гвардейской полковника Гусаковского. Впереди танков шли мотострелки, уничтожая засады противника, в первую очередь «фаустников». Такое построение войск позволяло поддерживать довольно высокие темпы движения.

Следом за 1–й и 44–й гвардейскими танковыми бригадами двигались в таком же темпе основные силы армии, громя на своем пути разрозненные части противника. Катуков нацеливал войска в те места, где обнаруживалось слабое звено во вражеской обороне. Ход тут всегда подсказывала разведка. Но известно, что и она не всесильна. Только бой на широком участке фронта позволял судить, насколько прочно противник держит оборону в том или ином районе. А задача командарма состояла в том, чтобы вовремя заметить признаки успеха своих частей и без промедления их использовать.

В последующих боях 1–я гвардейская танковая армия, форсировав Шпрее, захватив города Эггерсдорф, Рюдерсдорф, Эркнер, Вильгельмсхаген, вышла к пригородам Берлина. Части корпуса Бабаджаняна выбили немцев из Уленхорста, восточной окраины города, подняли Государственный флаг СССР над зданием штаба фольксштурма.[400]