– …все погибли, поганый ты…

Я занес руку для удара. Хэнд разразился рыданиями.

Туман перед глазами.

Влага на ресницах.

Я вытер слезы, поморгал и увидел лицо Хэнда. Его щеки были мокрыми. Рыдания душили его так, что я почти не мог разобрать слов.

– Что? – расслабив ладонь, я с силой хлестнул его по лицу. – Что ты сказал?

Он сглотнул. Перевел дыхание.

– Выруби меня. Выруби нас всех. Возьми парализатор, Ковач. Вот почему погибла предыдущая команда.

И тогда я понял, что и по моему лицу бегут слезы, что и мои глаза полны ими. Рыдания сдавили распухшее горло, меня пронзила боль – та же боль, которую изливали поющие ветви, – исходящая не от корабля, а от экипажа, покинувшего его тысячу лет назад. Острая, как кинжал, боль – горе марсиан, сохранившееся здесь каким-то невероятным образом, о котором можно услышать разве что в байках у костра где-нибудь на мысе Митчема; ледяная нечеловеческая боль в груди, которую ничем нельзя заглушить, и звук в ушах – одна чуть неверная нота, выворачивающая наизнанку мою душу.

Краем сознания я отметил новый близкий разрыв темного вещества. Тени, кружащиеся под куполом, с пронзительным криком взметнулись вверх.

– Давай же, Ковач!

Я неловко распрямился. Достал свой собственный парализатор и выстрелил в Хэнда. Затем поискал глазами других.

Депре сжимал виски, раскачивался, точно дерево на ветру. Сунь оседала на пол. Сутьяди стоял между ними, едва различимый за пеленой слез. Вардани, Вонгсават…

Так далеко от меня, слишком далеко – за стеной яркого света и пронзительного горя.

Подготовка посланника выправила перспективу и укротила бурю эмоций, вызванную рыданием вокруг. Дистанция сократилась. Восприятие действительности нормализовалось.

Я отключил защитные механизмы, с помощью которых психика пыталась приглушить поступающие извне сигналы, и причитания теней стали громче. Я вдыхал их горе, словно «Герлен-20», чувствуя, как оно разъедает какую-то систему сдерживания внутри меня – систему, неопределяемую в терминах аналитической физиологии. Ущерб становился все существеннее, угрожая перерасти в критический.

Я вскинул парализатор и начал стрелять.

Депре. Готов.

Сутьяди, повернувшийся к нему, когда тот повалился на пол, изумление во взгляде…

Готов.

За его спиной Сунь Липин встала на колени, плотно сомкнув веки и поднося к голове бластер. Системный анализ. Последнее средство. Она все поняла верно, только вот парализатора у нее не было. И она не знала, что он есть у кого-то еще.

Я двинулся вперед, что-то крича, но в бушевавшей вокруг буре горя мой крик остался неуслышанным. Бластер уперся в подбородок Сунь. Я вскинул парализатор, промазал. Подошел ближе.

Раздался выстрел бластера. Узкий луч прошел сквозь ее подбородок, а на макушке успел полыхнуть острый язык бледного пламени, прежде чем сработал прерыватель. Сунь повалилась набок. От ее рта и глаз поднимался пар.

Что-то щелкнуло у меня в горле. Чувство потери стало еще на какую-то толику больше, пополняя океан горя, изливаемый поющими ветвями. Мой рот приоткрылся, возможно, в попытке выкричать хоть какую-то часть боли, но и малая частичка была слишком велика, чтобы ее выразить. Она осталась неизлитой, а я остался нем.

На меня натолкнулась не разбирающая дороги Вонгсават. Повернувшись, я схватил ее за плечи. Ее глаза были широко распахнуты от шока и мокры от слез. Я попытался оттолкнуть ее, чтобы иметь возможность выстрелить, но она продолжала льнуть ко мне, издавая низкие гортанные стоны.

Я нажал на спуск. Задергавшись в конвульсиях, Вонгсават упала поверх тела Сунь.

По другую сторону от них стояла Вардани, не отрывавшая от меня взгляда.

Снаружи разорвалось еще одно темное тело. Крылатые тени над нашими головами вскрикнули и зарыдали, и я почувствовал, как у меня внутри что-то надламывается.

– Нет, – произнесла Вардани.

– Кометарное явление, – громко сказал я, пытаясь перекрыть их причитания. – Он пройдет мимо, нам только…

И тут во мне что-то и в самом деле надломилось, и я повалился на пол, скорчившись от невыносимой боли, беззвучно разевая рот, как загарпуненный боттлбэк.

Сунь – оборвавшая свою жизнь уже второй сучий раз подряд.

Цзян – кровавая масса, размазанная по палубе причального дока. Утраченный стек.

Крукшенк, разорванная на части, утраченный стек. Хансен – аналогично. К списку добавлялись все новые и новые имена. Лица мелькали, словно в убыстренной обратной перемотке, – змея кинопленки, извивающаяся в смертельной агонии.

Лагерь, из которого я вытащил Вардани, – вонь; голодные дети под прицелом автопушек и под управлением потерявшего человеческий облик электронарка с выжженным мозгом.

Госпитальный корабль, еле успевающий перелетать с одной бойни на другую.

Взвод, члены стаи, развороченные на куски «умной» шрапнелью.

Два года резни на Санкции IV.

Корпус.

Инненин, Джимми де Сото и прочие, кого сожрал изнутри вирус Роулинга.

Другие миры. Другая боль, по большей части не моя. Смерть и ложь, ставшие частью жизни.

Планета Харлан и постепенная утрата детства в ньюпестских трущобах. Спасительное бегство в морскую пехоту, в веселую и жестокую службу на Протекторат. Дни дисциплины и принуждения.

Растянутые жизни, прожитые в слякоти человеческого страдания. Подавленная боль; боль, отложенная на полку, на хранение в ожидании инвентаризации, которой так и не случилось.

Наверху кружили марсиане, изливая свое горе. Я чувствовал, как и в моей груди зреет крик, и знал, что он разорвет меня, когда вырвется наружу.

А потом разряд.

А потом темнота.

Я благодарно провалился в нее, надеясь укрыться во мраке от призраков неотмщенных мертвых.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

На берегу холодно, начинается буря. Ветер взметает грязный снег, в котором виднеются черные крупинки радиоактивной пыли, всплескивает фонтаны брызг над измятой поверхностью моря. Волны лениво хлопают по мутно-зеленому песку. Над головой хмурое небо. Я поднимаю плечи, прячу в карманах руки, от холода лицо сжимается, точно кулак.

Чуть дальше разведенный на берегу костер бросает на небо красно-оранжевые отсветы. У костра сидит одинокая фигура, закутанная в одеяло. Я иду к ней, хотя мне этого и не хочется. Что бы там ни было, у костра тепло, да и идти больше некуда.

Портал закрыт.

Это кажется неправильным. Почему-то я знаю, что это не так.