ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Пронзительно ясное ночное небо, полное звезд.

Какое-то время я тупо смотрел на него, наблюдая, как там, слева, то появляются, то исчезают странные красные полосы.

Тебе должно быть понятно, что это означает, Так. Ритм этого свечения, то, как оно сначала усиливалось, а потом постепенно ослабевало, словно заключал в себе какой-то код.

Как глифы. Как числа.

Мне вдруг и в самом деле стало все понятно, и, когда я осознал, где нахожусь, меня прошибло холодным потом.

Красное свечение было сигналом тревоги на дисплее, расположенном на лицевой пластине вакуумного костюма, в который я был закован.

Никакое это к хренам не ночное небо, Так.

Я находился в космосе.

И тут на меня навалились воспоминания о себе и о прошлом; они бомбардировали меня, точно микрометеориты, прошивающие насквозь тонкую прозрачную оболочку, которая сейчас сохраняла мне жизнь.

Я задергался и обнаружил, что могу двигать только кистями рук. Пальцы нащупали твердую поверхность, ощутили слабую вибрацию мотора. Завертев головой, я принялся шарить руками по сторонам.

– Эй, он приходит в себя.

Хотя рация скафандра фонила, голос говорившего мне казался знакомым. Послышалось жестяное дребезжание чьего-то смешка.

– Блин, тебя это удивляет, чувак?

Сенсор присутствия уловил движение справа. Надо мной склонилась чья-то голова в шлеме с непроницаемо темной лицевой пластиной.

– Эй, лейтенант, – еще один знакомый голос. – Благодаря вам я только что обогатился на пятьдесят ооновских баксов. Говорил я этим муделям в скафандрах, что вы оклемаетесь первым.

– Тони? – с трудом выговорил я.

– О, и мозговая деятельность не нарушена. Еще один балл в копилку 391-го… Мы, сука, реально бессмертные!

* * *

Доставка с марсианского дредноута напоминала похоронную процессию вакуум-коммандос. Семь тел на автоматических носилках, четыре штурмовых жука и двадцать пять человек почетного караула в полном боевом облачении, предназначенном для военных действий в дальнем космосе. Планируя операцию, Каррера определенно намеревался исключить все возможные риски.

Тони Ломанако провел нас через портал так безукоризненно, словно занимался этим всю свою профессиональную жизнь. В авангард он поставил два жука, за ними следовали носилки и пехота, сопровождаемые с флангов парами коммандос, а замыкали процессию еще два жука. В ту секунду, когда мы вошли в гравитационное поле Санкции IV, скафандры, носилки и жуки разом перешли на режим грав-парения, зависнув в воздухе, и через пару секунд совершили синхронную посадку по сигналу поднятой и затем сжатой в кулак руки Ломанако.

«Клин Карреры».

Приподнявшись, насколько позволяли ремни носилок, я наблюдал за всем этим, пытаясь подавить чувство родственной гордости, которое заставлял испытывать волчий ген.

– Добро пожаловать в базовый лагерь, лейтенант, – сказал Ломанако, осторожно постучав кулаком по нагрудной пластине моего костюма. – Теперь вы будете в порядке. Все теперь будет в порядке.

Он громко произнес по общей связи:

– Ладно, ребята, двигаем дальше. Митчелл и Квок, оставайтесь в костюмах и не глушите двигатели жуков. Остальные марш в душ – мы на сегодня достаточно наплавались. Тан, Сабыров и Мунхарто, через пятнадцать минут назад, форма одежды вольная, но при оружии – составите компанию Квок и Митчеллу. Остальные – разойтись. И, «Чандра», можно к нам медиков прислать сегодня? Уж будьте так добры.

В наушниках раздался дружный смех. Стоявшие вокруг заметно расслабились, чего не могли скрыть даже громоздкая боевая вакуумная экипировка и светопоглощающие костюмы из полисплава. Все поубирали оружие – сложив, отсоединив или просто вложив в ножны. Водители жуков, точностью и экономностью движений напоминавшие заводных кукол, слезли и присоединились к общему потоку шагающих к лагерю фигур в скафандрах. У кромки воды их ждал линкор «Клина», «Доблесть Энгины Чандры», растопыривший посадочные клешни, точно какой-то доисторический гибрид крокодила и черепахи. Тяжелая броня хамелеохромного корпуса отливала бирюзой в цвет залитого бледным полуденным солнцем песка, на котором он стоял.

Было приятно снова видеть «Чандру».

Теперь, когда мое внимание наконец сосредоточилось на окружающем, я увидел, что пляж весь разворочен. В неглубоком кратере, образованном взрывом «Нагини», сверкал спекшийся песок, а вокруг, куда хватало глаз, все покрывали борозды и рытвины. От баббл-тентов после взрыва не осталось ничего, кроме следов гари и нескольких разрозненных металлических деталей, которые, как подсказывала мне профессиональная гордость, не могли быть частями самого корабля. «Нагини» взорвалась еще в воздухе, была уничтожена мгновенно, до единой молекулы. Если земля – для покойников, Шнайдеру определенно пришлось остаться в гордом одиночестве. Бо́льшая его часть, вероятно, до сих пор потихоньку рассеивалась в стратосфере.

«В этом ты хорош, Так».

Взрыв к тому же потопил траулер. Повернув к нему голову, я увидел, что из воды торчат только корма и оплавленная надстройка. Перед глазами вспыхнуло воспоминание – Люк Депре и бутылка дешевого виски, пустой треп о политике и запрещенные к ввозу сигары. Склоняющаяся надо мной Крукшенк в…

«Не надо, Так».

На месте нашего уничтоженного лагеря теперь обосновался «Клин». В нескольких метрах слева от кратера стояло шесть больших овальных баббл-тентов, а под вытянутым рылом линкора я различил полисплав-душевую – квадратную гермокабину и резервуары повышенного давления. Вакуум-коммандос оставляли оружие потяжелее в стоявших под навесами пирамидах и один за другим проходили в смывочный отсек.

Из «Чандры» вышла колонна клиновцев с белыми нашивками медицинского подразделения. Они подошли к носилкам, включили двигатели и повезли нас в направлении одного из баббл-тентов. Когда носилки оторвались от земли, Ломанако коснулся моей руки:

– Увидимся, лейтенант. Зайду попозже, когда вас вытащат из костюма. Пойду ополоснусь пока.

– Ага, спасибо, Тони.

– Рад вас снова видеть, сэр.

В баббл-тенте медики с профессиональной сноровкой отстегнули наши ремни и сняли костюмы. Я был в сознании, и моя распаковка доставила им чуть меньше хлопот, чем распаковка остальных, но именно что чуть. Я так давно не принимал антирадиационных препаратов, что, даже чтобы шевельнуть рукой или ногой, требовалось большое волевое усилие. После того как меня наконец вынули из костюма и перенесли на кровать, у меня почти не осталось сил, чтобы ответить на вопросы медика, проводившего стандартную послебоевую проверку моей оболочки. Пока он этим занимался, я даже умудрился не закрыть глаза и через его плечо наблюдал за тем, как прогоняют аналогичные тесты на остальных. Оболочку Сунь, которая по очевидным причинам не нуждалась в скорой медицинской помощи, бесцеремонно бросили в углу.