Друст поклонился незнакомцу.

– Неплохо, – улыбнулся тот. – Ты боишься, и лишь глупец будет отрицать это. Но ты умеешь переступать через свой страх. А это дороже слепого бесстрашия.

Друст наклонил голову – согласие, простая вежливость… что угодно. В этом оборотне было больше внутренней силы, чем в короле Мархе. Таких слушают молча.

– Если хочешь, я возьму тебя на свою охоту. Только знай: это опаснее всего, что ты можешь вообразить. Если откажешься, никто не упрекнет тебя.

– Что за охота? – спросил Друст. Он уже понял, кто перед ним, почти понял, на какую охоту его зовут, и – лишь боялся поверить.

Уйти с этим Белым Волком было безумием… единственно верным безумием. Это было важнее начинающейся зимы, важнее Эссилт… важнее реальности.

Среброволосый улыбнулся – одними уголками губ:

– Пойдем. Ты, кажется, с детства мечтал увидеть мою Стаю.

Вожак. Седой Волк. Охотник. Серебряный.

Как только его ни называют.

Я столько легенд слышал о нем. Думал ли я, что пойду за ним – след в след?

Мы идем через туман. Лес, давший приют нам с Эссилт, остался позади. Смогу ли я вернуться к ней – оставшейся в одиночестве?..

Вожак оборачивается:

– Не бойся за нее. Под защитой Арауна ей не грозит ничего.

Араун? Так вот в чью вотчину нас загнал Марх…

– Потом, – бесстрастно отвечает Вожак. – Об Арауне – после. Мы почти пришли.

Сквозь туман проступают черные вершины высоченных елей. Потом – светлое пятно костра при входе в пещеру.

…Я ожидал увидеть Стаю в обличии волков, а они предстали двуногими.

Кое-кто был похож на людей – даже очень похож. На северян-круитни. Тела, покрытые татуировкой ото лба до пят. Низкорослые, сущие люди… если бы ни лед в глазах.

В остальных человеческого было еще меньше. Серебристые тени, во всем подобные людям, кроме одного: не бывает у них таких глаз.

Бесстрастная власть.

Я заметил в Стае нескольких сидхи: заостренные уши, чуть раскосые глаза, узкие скуластые лица. Эти, как круитни, – сохраняли хоть что-то общее со своим народом. А остальные… одно слово: Стая.

Не люди, но и не нелюди.

– Пустите его к огню, – коротко приказал Вожак.

– Человек, да еще и живой… – с недоверием проговорил один из воинов. – Седой, ты уверен?

Вожак насмешливо улыбнулся, чуть разведя руками: дескать, вольно ж сомневаться в моей правоте.

Друст, и не думая разыгрывать гордость, подсел к костру. Огонь горел серебристо-голубым, совершенно не жаркий, но рядом с ним можно было согреться лучше, чем у обычного костра.

Седой Волк сел рядом.

– Дитя Рианнон, я думаю, ты понял, кто мы. Нас зовут охотниками Аннуина, безжалостными убийцами… и разными другими именами – и всё это правда. Правда и то, что мы защищаем род человеческий от самого страшного зла: от их собственных страхов. И еще правда, что я забираю к себе людей: кого-то после смерти, а кого-то и живым.

– Ты хочешь, чтобы я стал одним из вас? – хрипло спросил Друст.

– Да, – кивнул Охотник.

– Н-н-навсегда?

– Не знаю, – Седой равнодушно пожал плечами. – Мне важно не это. Ты – человек, хотя и дитя Рианнон. Ты умеешь одолевать свой страх. Так что я хочу взять тебя на охоту. Но – ты вправе отказаться.

– Нет.

– Хорошо. Но я хочу предупредить тебя: твое заклятие действует только на людей. Сейчас оно тебе не поможет.

– О каком заклятии ты говоришь?

Седой приподнял бровь:

– Ты настолько не знаешь самого себя? Любая рана, нанесенная тобой человеку, станет смертельной – твой враг истечет кровью.

– Не зна-ал… Постой… а – чье это заклятье? Кто наложил его на меня? Когда?!

– Тебе это так важно? Ладно. Охтар, глянь.

К Друсту подошел татуированный круитни (тот, кто при жизни был круитни), пару раз легко коснулся его лба, висков, затылка, почему-то понюхал воздух и ответил:

– Море. Предательство. Любовь. Ненависть.

– Манавидан… – опустив голову, прошептал Друст. – Манавидан ждал моего боя с дядей…

– Седой, – раздался насмешливый голос одного из сидхи, – ты и впрямь собираешься брать на охоту этого сопляка, не способного думать ни о чем, кроме своих человеческих глупостей?

Друст вскинулся.

– Ответь Лоарну, – Охотник снова улыбнулся одними уголками губ.

Друст подошел к Древнему. Тот стоял, опираясь на тонкое серебристое копье, и смотрел на племянника Марха не с насмешкой, не с презрением, а с жалостью – как на малыша-щенка, которого слабо держат ноги.

И – гордый, самоуверенный ответ застрял у Друста в горле. Он увидел себя их глазами.

Словно нищий в лохмотьях явился в собрание лордов. И дело было отнюдь не в наряде, хотя среди их одежд, вытканных из туманов и лунного света, среди их доспехов из кожи драконов его богатое по человеческим меркам одеяние действительно смотрелось отрепьем. Главное отличие было в другом: все охотники были запредельно сдержаны в своих движениях и в проявлении чувств. Ни лишнего взгляда, ни лишнего жеста. Ни лишней мысли. Будто тетива на луке.

Нечто похожее Друст знал по себе, да и видел нередко: напряжение бойца перед поединком, когда сознание кристально чисто, чувства застывают льдом, а движения приобретают отточенность священного танца.

Охотники Аннуина были такими всегда.

Друсту стало стыдно за то, что он позволил своим чувствам прорваться. Он искал, как бы попросить у Лоарна прощения за свой проступок – и никак не мог найти слов, которые бы не сделали еще хуже.

– Помирились? Отлично, – услышал он за спиной голос Седого. – Принесите Друсту оружие.

Лук. Стрелы. Кинжал. Копье. Когда Друст увидел их, он закусил губу, не давая вырваться возгласу изумления и радости: племянник Марха не думал, что когда-нибудь возьмет в руки то самое оружие из легенд.

Оружие из белого дерева.

Деревянный клинок, отточенный во много раз острее любого стального. Стрелы и копье – вообще без наконечников: смертоносные иглы, способные пронзить насквозь любую плоть.

– Меч свой оставь здесь, – сказал Охотник. – В ан-дубно он тебе не понадобится.

Друст повиновался.

– Ты оборотень, иначе бы тебя здесь не было, – продолжал Седой. – Насколько трудно тебе превращаться?

– Я… я не знаю. Это было только один раз.

– Расскажи.

– Нас с Эссилт… чуть не схватили. Я испугался за нее… как никогда в жизни. Я даже не понял, что превратился в коня. Я хотел спасти ее…