— Ой, — говорит Маргарета, когда они доплетаются до одной из скамеек, мокрой от растаявшего снега. — Тут сыро! Погоди, я сбегаю в киоск за газетой, чтобы тебе сесть...

В мгновение ока она возвращается, расстилает на скамейке толстенную газету с приложениями и, когда Биргитта усаживается как следует, протягивает ей жестяную банку:

— На, попей пока. Я недолго. Вернусь через пару минут...

Биргитта едва сдержалась, чтобы не скривиться: «Кока-кола лайт». Что возьмешь с Маргареты? Лично она предпочла бы пивка. Но попробуй заикнись — эта кикимора тут же зарычит, как ротвейлер.

— Ну как, полегче? — спрашивает Маргарета. Биргитта, кивнув, закрывает глаза, но тут же открывает снова.

— Слушай, — говорит она с умоляющей улыбкой. — А сигаретку можно?

* * *

Погодка-то какая шикарная, — а она только-только заметила! Биргитта откидывается назад и подставляет солнцу лицо, одновременно запихивая в карман пачку сигарет. Плохо ли — посидеть с сигареткой на весеннем солнышке!

Биргитта всегда любила свежий воздух, всю свою жизнь она предпочитала улицу четырем стенам, даже в град и ливень. Сложись все иначе, она, может, стала бы любительницей природы. Биргитта фыркает, представив себя юной натуралисткой с грибами в корзинке и солнцем во взгляде. Слава тебе, Господи, миловал от такой напасти.

Природу бабка недолюбливала, непонятно почему, ведь всю жизнь прожила среди сплошного хлорофилла, а Гертруд в принципе была цветком асфальта. В лесу Биргитта вообще-то была только раз, когда Эллен со всеми тремя девочками пошла по грибы, хотя обычно ей и в голову не приходило выбраться в лес. Но Стигу Щучьей Пасти исполнялось сорок, и Эллен обещала помочь с угощением. Среди закусок предполагались волованы с лисичками, и поскольку консервированные лисички денег стоили, а Эллен была скряга, то пришлось идти в лес, чтобы набрать на халяву. Как же — держи карман шире! На самом деле они не нашли там и поганки.

Ну и видок у них был, когда они гуськом выперлись из калитки на шоссе! Биргитта до сих пор все отчетливо помнит: впереди сама Эллен в резиновых сапогах, в халате, в каком убиралась, и дурацкой кофте, следом вприпрыжку — Кристина в аналогичном наряде, вся скукожилась и дрожит, словно боится, что дорога вот-вот разверзнется у нее под ногами. За ними, спотыкаясь, бредет Маргарета. Спотыкается она оттого, что тайком прихватила с собой в корзинке книжку про Великолепную Пятерку и принялась читать, едва Эллен повернулась к ней спиной. Маргарета вообще помешалась на своих книгах, она читала постоянно, хотя Эллен, Кристина и Биргитта, закатывая глаза, говорили ей, что это ненормально — читать везде и всегда. Без толку — она все так же брела по жизни, уткнувшись в очередную книгу. В тот раз она, протянув руку, ухватилась за Биргитту, чтобы не свалиться в канаву. Биргитта руки не отдернула, потому что в тот день это была довольно веселая и довольная Биргитта. Она напихала в карманы бумажные пакеты под грибы, потому что свои грибы не собиралась жертвовать для столетнего юбилея какого-то паршивого старикашки, а рассчитывала продать за хорошие деньги, а потом накупить себе сладостей. Кроме того, она сбегала на большой перемене к Гертруд, и та была почти трезвая и обещала, что нажмет на Марианну как следует, чтобы Биргитту вернули домой. К этому времени Биргитта прожила у Эллен уже девять месяцев и двенадцать дней. Никто не знал, что она стала так дотошно следить за временем, что она считала дни, часы и минуты, все равно что заключенный в тюрьме, — с самого первого дня своего срока у Эллен.

Ее привела сюда Марианна — заявилась в школу в пятницу, постучалась в класс во время последнего урока и тихим голосом попросила разрешения переговорить с магистром Стенбергом. Тот приветственно махнул указкой и, пробурчав, чтобы сидели тихо, вышел в коридор.

В классе никто больше не узнал Марианну, даже Боссе, тот самый, что жил в одном дворе с Биргиттой и у которого чуть глаза не вылезли на лоб, как у остальных детей двора, когда мимо них прошествовала тетка из комиссии по делам несовершеннолетних — в берете и с портфелем. Глазели они на нее не только потому, что боялись этой самой комиссии, но и оттого, что видок у Марианны был, прямо скажем, прикольный. Ни одна другая тетка в Мутале не ходила в берете и с портфелем — такой способ превращать себя в посмешище считался чисто мужской привилегией. Но в тот день на Марианне был не берет, а шляпка, потому, видно, Боссе ее и не узнал.

Биргитта как раз разложила под партой «Естествознание», собравшись тайком открыть вместо параграфа о ежах гораздо более интересный параграф о размножении. Это было, разумеется, жутко таинственно и непонятно, но еще таинственней и непонятней было то, что если у тебя есть глаза, ушки на макушке и голова на плечах, то, прочитав про млекопитающих, ты сразу поймешь, как оно у людей, хоть тебе еще и рано. Биргитта почти не сомневалась, что люди — тоже млекопитающие. Известно, что все дети появились из маминого живота, только непонятно, как это получается. Живот у Гертруд был совершенно плоский, невозможно себе представить, как она могла в нем уместиться. От этого Гертруд бы точно треснула, но на животе у Гертруд никаких трещин нет. Видимо, природа предусмотрела какую-то дополнительную кожу, видимо, младенцы лежат на животах у мам под слоем этой дополнительной кожи, похожей на нейлоновый чулок. Да, наверняка именно так. Потому что чулки прозрачные, и мамы тогда видят, что у них завелся малыш, — а если бы он лежал где-то внутри, спрятанный среди кишок, откуда бы мама узнала, что у нее будет ребенок...

Гадство — ожидание стало нестерпимым, Биргитта не могла уже думать ни о чем другом. Захлопнув «Естествознание», она поднялась, шумно отодвинув стул, — шепот и тихий говорок в классе мгновенно смолк. Все смотрели на нее, весь класс смотрел на Биргитту и ждал, что она сделает дальше.

Но Биргитта ничего не могла сделать. Ее парализовало. Она стояла совершенно прямая и неподвижная у своей парты, не в силах отодвинуть одну ногу от другой, не в силах подойти к двери и открыть ее, не в силах потребовать объяснений, почему Марианна заявилась в школу. Она все и так уже знала.

Ведь она сама забыла вчера вечером спрятать ножи, завалилась спать, как колода. А теперь Гертруд умерла, она все-таки всадила большой кухонный нож себе в живот.

Время остановилось. И вот-вот разверзнется земля.

— Да ничего она не умерла, — втолковывала ей Марианна. — Откуда ты взяла? Просто тебе надо сходить к ней и попрощаться, совсем ненадолго.

Она буквально проволокла Биргитту по школьному двору, вцепившись в ее локоть. Биргитта переставляла ноги, только когда это было необходимо, чтобы не упасть. Только что она уже попыталась укусить Марианну за руку, железной хваткой впившуюся ей в запястье. Но Марианна оказалась сильнее, она поняла маневр Биргитты и отвела руку в сторону, не ослабляя хватки. Да и все равно на ней были толстые перчатки, которые Биргитте не прокусить. Зато можно лягнуть ее в голень!

— Хватит упрямиться! — рявкнула Марианна и рванула Биргитту с такой силой, что та запнулась и чуть не грохнулась. Поганая старуха! Новая шляпка у нее съехала на лоб, и вид стал совсем придурочный!