Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Гладкая.
– На моём теле нет ни единого волоска. У мужчин тоже нет. Нигде. Представляешь?
– Знаю.
Брови Галисии дёрнулись – мимолётное, едва заметное движение мышц.
– Откуда?
– Тела детей натирают соком голого дерева. Это делают в период полового созревания. Мальчикам ещё натирают лица, чтобы не росли усы и борода.
– А меня будут натирать раз в три месяца. – Галисия погладила себя по ноге. – Мне нравится. Кожа, как у младенца. Ракшады во всём придерживаются традиций?
– Во всём.
Потупив взор, Галисия заправила прядку волос за ушко:
– И в спальне?
– Не знаю. Тебе надо было расспросить мать-хранительницу.
– Я подумала, что девственница не должна интересоваться…
Склонив голову к плечу, Малика с сочувствием посмотрела на Галисию. Боже, боже… Когда же она поумнеет?
Галисия окончательно смутилась:
– Я подумала, что Фейхель обманет.
– Зачем ей тебя обманывать?
– Она меня ненавидит. Я это чувствую.
– Она себя ненавидит.
– Ну и ладно, – промолвила Галисия, тихонько вздохнув. – Сегодня я всё узнаю.
– Не узнаешь.
– Почему? Ведь сегодня ночь зачатия.
– Иштар не ляжет с тобой, пока не закончит паломничество по святым местам.
– И… сколько мне ждать?
– Может, месяц. Может, два.
– Почему никто не сказал? – возмутилась Галисия.
– Потому что ты не спрашивала. И что бы изменилось? Ты бы отказалась выходить замуж?
– Нет. Но я бы… я…
– Чем ты занималась эту неделю?
Галисия пожала плечиками:
– Рисовала. Читала.
– Романы? Да? А книгу о традициях Ракшады отложила в сторону?
– Ты пришла меня отчитывать?
– Ты должна стать ракшадкой, Галисия.
– Я уже ракшадка. И зовут меня Зальфи. Почему мне дали это имя? Дурацкое имя, – проговорила она и произнесла на слоте: – Бледная тень. Как бледная поганка. Фу!
– Когда я сказала, что ты должна стать ракшадкой, я имела в виду другое. Проживание в своём дворце не освобождает тебя от соблюдения строгих правил. А как ты будешь их соблюдать, если ничего не знаешь? И ещё. Ты должна относиться ко всему, как они. Нам многое кажется унизительным, неправильным, несправедливым, а ракшадки принимают всё, как должное.
– Если хочешь поговорить о кубарах… Не надо. Не порти мне праздник.
– В Ракшаде свадьба не является праздником в нашем понимании.
– А чем? Трауром? – промолвила Галисия, широко улыбнувшись, но в голосе прозвучали страдальческие нотки.
– Накануне свадьбы отец невесты подписывает документ, согласно которому его дочь переходит в собственность мужа. У неё нет прав на имущество супруга, на его деньги и общих детей. Что тут праздновать?
Галисия прижала к губам ладони, сложенные, как для молитвы:
– Мой отец далеко.
– Я выступила в роли твоей опекунши и подписала документ.
– Значит, теперь я собственность Иштара.
Малика кивнула:
– Вещь.
Галисия взмахнула рукой:
– Прекрати! В Ракшаде запрещены разводы. Я буду жить в своём дворце до самой старости. А потом стану матерью-хранительницей. И никакие права мне не нужны.
– Если у тебя родится сын, и если он станет хазиром. А если нет, тебя вышвырнут на улицу.
Галисия вскочила, заходила из угла в угол:
– Это всё твоя зависть. Ты завидуешь мне. Завидуешь. – Остановившись посреди гостиной, вздёрнула подбородок. – Спасибо. Просветила. Можешь идти.
– Я поведу тебя во дворец. Обычно это делает отец невесты…
– Что значит – поведу?
Малика не успела ответить.
В комнату вошла Кенеш. Низко поклонившись шабире, бросила на подоконник моток верёвки, свитой из серебряных нитей, и аккуратно разложила на подушках свадебный наряд – чёрное атласное платье и чёрную чаруш.
– Какой ужас, – прошептала Галисия, побледнев. – Я не вдова. Я невеста.
Кенеш попросила её сесть на пятки и со словами «родник веры, родник послушания…» принялась заплетать косички. Прижимая кулачки к груди, Галисия покачивалась взад-вперёд.
– Я невеста, – бормотала она, не отводя взгляда от платья. – Где мои кружева и фата? Я невеста.
Через полчаса Галисия облачилась в чёрное одеяние. Кенеш закрыла её голову накидкой, взяла с подоконника моток и, опустившись на колени, протянула верёвку Малике.
Увидев петлю на конце верёвки, Галисия затряслась:
– А это что такое?
– Я поведу тебя во дворец, – сказала Малика и накинула петлю ей на шею.
– Как собаку…
Малика обняла её за плечи и прошептала в ушко, прижимаясь губами к чаруш:
– Ты ракшадка, Зальфи. И веди себя как ракшадка.
– Я сплю?
– Думай так, если тебе будет легче, – промолвила Малика и сделала шаг назад.
Галисия вцепилась в неё:
– Он ведь полюбит меня? Да? Полюбит?
– Если ты чего-то сильно хочешь, никогда не спрашивай. Спрашивая, ты сомневаешься. Зёрна сомнения пустят корни и высосут веру.
Улицы Кеишраба были заполонены людьми: мужчины с обнажёнными торсами, их жёны в чёрных платьях, малолетние дочери в светлых платьицах. Лица девочек светились восторгом: шествие невесты хазира было одним из редких событий, когда маленькие ракшадки могли выйти за стены дома.
Во главе свадебной процессии шагал Хёск. За ним следовали жрецы, выстроившись клином. В центре клина шла Малика, держа в руках верёвку. Сзади – в пяти метрах от Малики – брела Галисия. Люди, мимо которых проходила невеста, начинали звонить в серебряные колокольчики. Звон нарастал как волна, извещая хазира о приближении его будущей супруги.
Над столицей стояла жара. Многочасовое хождение по улицам в тёмной, не продуваемой ветерком одежде было настоящей пыткой. От жажды и приторных запахов благовоний кружилась голова. Малика боялась, что Галисия, успев отвыкнуть от прогулок, упадёт в обморок. Всякий раз, чувствуя сильное натяжение верёвки, замедляла шаг, но не оглядывалась – это считалось нарушением ритуала. Когда натяжение верёвки ослабевало, Малика шла чуть быстрее, стараясь соблюдать положенное расстояние между собой и Хёском.
В конце очередной улицы показался забор, украшенный белоснежными барельефами: над гладью моря парили чайки. Вскоре процессия вошла в калитку, отливающую в лучах закатного солнца золотистым блеском, и в наступившей тишине двинулась по широкой аллее. В просветах между кипарисами, финиковыми пальмами, мандариновыми деревьями и цветущим жасмином просматривались беседки, фонтаны и площадки, оформленные декоративным мощением. Галисии должно здесь понравиться.