Я не стану сейчас вступать в национальный спор о ношении оружия, но с чисто научной точки зрения задумайтесь об этом. У отцов-основателей Соединенных Штатов имелись серьезные причины для защиты «права народа хранить и носить оружие» с помощью Второй поправки к Конституции[548], но они не были нейробиологами. Никто в 1789 году не знал, что человеческий мозг конструирует каждое восприятие и что оно управляется интероцептивными предсказаниями. Сейчас свыше 60 процентов населения США полагают, что преступность на подъеме (хотя с исторической точки зрения ее уровень низок), и они также верят, что наличие оружия делает их жизнь безопаснее. Такие представления готовят людей к тому, что из-за аффективного реализма они искренне видят смертельную угрозу там, где ее нет, и действуют соответствующим образом. Сейчас, когда мы определенно знаем, что наши чувства не раскрывают объективную реальность, не должно ли это важнейшее знание повлиять на наши законы?[549]

В целом у правовой системы есть масса сложностей с проблемой, как уживаться с горами научных свидетельств, что наши чувства не обеспечивают буквального прочтения мира. Столетиями считалось, что показания свидетелей являются одним из самых надежных видов доказательств. Когда свидетель говорил: «Я видел, что он сделал это» или «Я слышал, как она сказала это», эти заявления считались фактами. Закон также обращался с воспоминаниями таким образом, как будто они поступают в мозг в безупречном виде, хранятся там целиком, а потом извлекаются и проигрываются, словно фильм[550].

Как присяжные не могут сдернуть занавески с собственных представлений, чтобы получить доступ к какой-то идеальной версии реальности, так и свидетели и обвиняемые сообщают не набор фактов, а дают описание собственных переживаний. Кто-то может взглянуть на восторженное лицо Серены Уильямс из начала главы 3, а потом на свидетельском месте поклясться на Библии, что Уильямс кричит в ужасе. Любые слова, произносимые свидетелями, основаны на воспоминаниях, которые конструируются в данный момент с использованием прошлого опыта, который сам конструируется.

Психолог Дэниел Шактер, один из мировых экспертов в области памяти, рассказывает историю жестокого изнасилования, которая произошла в 1975 году в Австралии. Жертва рассказала полиции, что ясно видела лицо нападавшего, и опознала его как ученого Дональда Томсона. Полиция забрала Томсона на следующий день на основании этих свидетельских показаний, однако у Томсона было железное алиби: во время изнасилования он давал интервью на телевидении. Оказалось, что во время вторжения в дом потерпевшей у нее был включен телевизор, причем на канале с интервью Томсона, в котором, по иронии судьбы, рассказывалось об исследованиях ученого по искажению памяти. У бедной женщины при стрессе слились лицо Томсона и личность нападавшего[551].

Большинство ложно обвиненных мужчин не настолько удачливы. Присяжные придают большой вес показаниям свидетелей и соглашаются с ложными опознаниями так же часто, как и с истинными, если свидетели выступают уверенно. В одном исследовании тех приговоров, которые были позднее опровергнуты экспертизой ДНК, оказалось, что 70 процентов обвиняемых были осуждены на основании свидетельских показаний[552].

Сообщения свидетелей — возможно, самые ненадежные свидетельства. Воспоминания не похожи на фотографии, это симуляции, создаваемые теми же самыми нейронными сетями, которые конструируют переживания и восприятия эмоций. Память представлена в вашем мозге кусочками в виде схем возбуждающихся нейронов, а «воспоминание» — это каскад предсказаний, которые воссоздают событие. Поэтому ваша память весьма сильно уязвима: текущие обстоятельства меняют ее, когда тело взвинчено на свидетельском месте или когда к вам привязался с расспросами настойчивый адвокат.

Закон медлит с признанием того, что воспоминания конструируются, но постепенно ситуация меняется. Верховные суды Нью-Джерси, Орегона и Массачусетса лидируют в этом отношении. Их присяжные сейчас получают подробные инструкции (основанные на годах психологических исследований), которые полностью объясняют, как может не срабатывать память в свидетельских показаниях. Они читают, как память конструируется, как пропитывается убеждениями, которые могут привести к искажениям и иллюзиям, как указания юристов и полиции могут привести к предвзятости, как не связаны между собой уверенность и точность, как стресс может повлиять на память и как свидетельские показания были фактором в незаслуженном осуждении трех четвертей людей (которые были оправданы экспертизой ДНК) за преступления, которых они не совершали[553].

К несчастью, не существует таких же указаний, объясняющих присяжным, что такое выражения эмоций, что такое умозаключение или как они конструируются.

* * *

Во многих обществах есть архетип — фигура бесстрастного судьи, который без эмоций выносит решение в строгом соответствии с законом. Закон ожидает, что судьи должны быть нейтральными, в то время как эмоции мешают принятию справедливых решений. Бывший член Верховного суда США Антонин Скалиа писал: «Хорошие судьи гордятся рациональностью своих постановлений и подавлением своих личных пристрастий, в особенности своих эмоций»[554].

В определенном смысле рациональный подход к вынесению юридических решений выглядит привлекательно и даже благородно, однако, как мы уже видели, система связей в мозге не отделяет страсть от рассудка. Нам не составит труда наделать дырок в этом аргументе; он появляется с собственными дырками. Давайте начнем с идеи, что какой-либо судья может быть бесстрастным, что следует толковать как «не обладает аффектом» (а не «не обладает эмоциями»). Эта идея биологически невозможна, если только у человека нет повреждения мозга. Как мы обсуждали в главе 4, никакое решение не может быть свободным от влияния аффекта, пока громкоголосая схема управления телесными ресурсами проводит предсказания через мозг.