части остатка долга. На первый взгляд, эта идея имела очевидную привлекательность: "спасение для Главной улицы, а не для Уолл-стрит", как говорили ее сторонники. Но масштабы потери собственного капитала по всей стране сделали такую программу снижения основной суммы долга непомерно дорогой; наша команда подсчитала, что даже что-то размером со второй TARP — политическая невозможность — будет иметь ограниченный эффект при распространении на рынок недвижимости США объемом 20 триллионов долларов.

Мы остановились на запуске двух более скромных программ, обе из которых я подробно описал в тот день в Месе: Программа доступной модификации жилья (HAMP), призванная снизить ежемесячные выплаты по ипотеке для соответствующих домовладельцев до уровня не более 31 процента от их дохода, и Программа доступного рефинансирования жилья (HARP), которая поможет заемщикам рефинансировать ипотеку по более низким ставкам, даже если их дома находятся под водой. По замыслу, помощь в рамках этих программ будет оказана не всем. Они не будут помогать тем, кто с помощью субстандартных кредитов приобрел гораздо больше жилья, чем мог позволить его доход. Они также не будут открыты для тех, кто купил недвижимость в качестве инвестиции, финансируемой за счет долга, думая, что сможет перевести ее в другую собственность с прибылью. Вместо этого, цель была нацелена на несколько миллионов семей, стоящих на грани: тех, кто живет в своих домах и совершил, как казалось в то время, ответственную покупку, но теперь нуждается в помощи, чтобы выкарабкаться.

Реализация даже таких ограниченных программ создавала всевозможные логистические препятствия. Например, хотя в интересах ипотечных кредиторов было сохранить семьи в их домах (на и без того депрессивном рынке конфискованные дома продавались по бросовым ценам, что приводило к большим потерям для кредитора), ипотечные кредиты больше не принадлежали отдельному набору банков, на которые мы могли бы оказать давление, чтобы они приняли участие в программе. Вместо этого они были секьюритизированы, проданы по частям различным инвесторам по всему миру. Домовладелец никогда не имел дела напрямую с этими анонимными кредиторами, вместо этого он отправлял ипотечные платежи в обслуживающую компанию, которая работала не более чем прославленный сборщик счетов. Не имея законных полномочий заставить эти обслуживающие компании что-либо сделать, лучшее, что мы могли сделать, это предложить им стимулы, чтобы они предложили домовладельцам передышку. Нам также пришлось убедить обслуживающие компании обработать миллионы заявлений, чтобы определить, кто имеет или не имеет право на модификацию ипотеки или рефинансирование, а они были плохо подготовлены для этого.

И кто именно заслуживает государственной помощи? Этот вопрос вклинивался практически во все политические дебаты, которые мы вели на протяжении всего экономического кризиса. В конце концов, как бы плохо ни обстояли дела в 2009 году, подавляющее большинство американских домовладельцев все еще пытались найти способ, с помощью крючка или мошенничества, сохранить свои ипотечные кредиты. Для этого многие урезали порции еды, отказались от кабельного телевидения или потратили сбережения, предназначенные для выхода на пенсию или для обучения детей в колледже.

Справедливо ли выделять с трудом заработанные налоговые доллары этих американцев на уменьшение ипотечных платежей соседа, который просрочил платежи? Что, если сосед купил дом больше, чем мог себе позволить? Что если они выбрали более дешевый, но рискованный вид ипотеки? Имеет ли значение, что сосед был одурачен ипотечным брокером и думал, что поступает правильно? Что, если сосед за год до этого свозил своих детей в Диснейленд, а не отложил деньги на черный день, делает ли это его менее достойным помощи? Или что, если они просрочили платежи не потому, что поставили новый бассейн или уехали в отпуск, а потому, что потеряли работу, или потому, что заболел член семьи, а работодатель не предлагал медицинскую страховку, или потому, что они просто жили не в том штате — как это изменит моральный расчет?

Для политиков, пытающихся остановить кризис, ни один из этих вопросов не имеет значения — по крайней мере, в краткосрочной перспективе. Если горит дом вашего соседа, вы не хотите, чтобы диспетчер пожарной службы спрашивал, вызвано ли это молнией или тем, что кто-то курит в постели, прежде чем согласиться прислать пожарную машину; вы просто хотите, чтобы пожар был потушен до того, как он достигнет вашего дома. Массовое лишение прав собственности было эквивалентом пожара с пятью очагами возгорания, который уничтожал стоимость домов всех людей, а вместе с ним и экономику. И с нашей точки зрения, по крайней мере, мы были пожарной командой.

Тем не менее, вопросы справедливости очень сильно волновали общественность. Я не удивился, когда эксперты критически отреагировали на наш жилищный пакет, предположив, что цена в 75 миллиардов долларов слишком мала для решения масштаба проблемы, или когда защитники жилья обвинили нас в прессе в том, что мы не включили средства для сокращения общей суммы основного долга. Чего мы с командой не ожидали, так это критики, которая в итоге привлекла наибольшее внимание в тот день в Месе, возможно, потому, что она исходила из такого маловероятного источника. На следующий день после митинга Гиббс упомянул, что бизнес-комментатор CNBC по имени Рик Сантелли разразился в эфире длинной тирадой о нашем жилищном плане. Гиббс, чей радар в таких вопросах редко срабатывал, выглядел обеспокоенным.

"Об этом много говорят", — сказал он. "И пресса спрашивает меня об этом. Возможно, вы захотите проверить это".

В тот вечер я просмотрел видеоклип на своем ноутбуке. Я был знаком с Сантелли; казалось, он ничем не отличается от большинства говорящих голов, населяющих кабельные бизнес-шоу, представляя смесь рыночных сплетен и вчерашних новостей с убежденностью ведущего ночной рекламы. В данном случае он вел прямую трансляцию с площадки Чикагской товарной биржи, заряженный театральным негодованием и окруженный трейдерами, которые самодовольно аплодировали со своих столов, пока он излагал стандартные тезисы республиканцев, включая (неверное) утверждение о том, что мы будем выплачивать ипотечные кредиты безответственных транжир и тунеядцев — "неудачников", как назвал их Сантелли, — которые влезли не в свое дело. "Правительство поощряет плохое поведение!" — кричал он. "Сколько из вас хотят платить по ипотеке за соседа, у которого есть дополнительная ванная комната и который не может оплатить свои счета?".

Далее Сантелли заявил, что "наши отцы-основатели, такие люди, как Бенджамин Франклин и Джефферсон, то, что мы сейчас делаем в этой стране, заставляет их переворачиваться в своих могилах". Где-то в середине монолога он предложил провести "чикагское чаепитие в июле", чтобы положить конец раздачам большого правительства.

Мне было трудно не отвергнуть все это как то, чем оно и было: легким развлекательным трюком, предназначенным не для