Закона о восстановлении (например, утверждение, что мы планировали потратить миллионы на музей мафии в Лас-Вегасе, или что Нэнси Пелоси включила 30 миллионов долларов на спасение вымирающей мыши), но и готовностью прессы передавать или публиковать эти лживые заявления как прямые новости.

Если мы достаточно настойчиво просили, то в конце концов в каком-нибудь издании могла появиться статья, в которой проверялись факты, подтверждающие утверждения республиканцев. Однако редко когда правда догоняла первые заголовки. У большинства американцев, уже приученных верить в то, что правительство тратит деньги впустую, не было ни времени, ни желания следить за деталями законодательного процесса или за тем, кто был или не был разумным в переговорах. Все, что они слышали, это то, что им говорил вашингтонский пресс-корпус — что демократы и республиканцы снова ссорятся, политики расточительны, а новый парень в Белом доме не делает ничего, чтобы это изменить.

Конечно, усилия по дискредитации Закона о восстановлении все еще зависели от способности лидеров GOP держать своих членов в узде. Как минимум, им нужно было убедиться, что пакет мер по стимулированию экономики не получит достаточной поддержки от случайных республиканцев, чтобы считаться "двухпартийным", поскольку (как позже объяснит Макконнелл) "когда вы вешаете на что-то бирку "двухпартийный", создается впечатление, что разногласия были преодолены". Их задача облегчалась тем, что большинство членов GOP происходили из округов или штатов, которые были твердо республиканскими. Их избиратели, которых постоянно кормили Fox News, ток-радио и речами Сары Пэйлин, не были настроены на компромисс; на самом деле, самая большая угроза перспективам переизбрания этих представителей исходила от претендентов на праймериз, которые могли обвинить их в том, что они являются закрытыми либералами. Раш Лимбо уже обрушился на республиканцев вроде Маккейна за слова о том, что теперь, когда выборы закончились, они надеются на мой успех. "Я надеюсь, что Обама потерпит поражение!" — громогласно заявил ведущий радиопередачи. В начале 2009 года большинство избранных республиканцев не считали разумным быть настолько откровенными на публике (в частной жизни, как мы узнаем позже, это была совсем другая история). Но даже те политики, которые не разделяли настроения Лимбо, знали, что этим единственным заявлением он эффективно направил и сформировал взгляды значительной части их избирателей.

Крупные консервативные доноры также внесли свой вклад. Запаниковав из-за падения экономики и того влияния, которое оно уже оказывало на доходы их членов, традиционные деловые организации, такие как Торговая палата, в конечном итоге выступили в поддержку Закона о восстановлении. Но их влияние на Республиканскую партию к тому времени было вытеснено идеологами-миллиардерами, такими как Дэвид и Чарльз Кох, которые потратили десятилетия и сотни миллионов долларов на систематическое создание сети аналитических центров, пропагандистских организаций, СМИ и политических оперативников с явной целью свернуть все последние остатки современного государства всеобщего благосостояния. Для них все налоги были конфискационными, прокладывающими дорогу к социализму; все нормативные акты были предательством принципов свободного рынка и американского образа жизни. Они восприняли мою победу как смертельную угрозу — вот почему вскоре после моей инаугурации они собрали конклав самых богатых консерваторов Америки на ухоженном курорте в Индиан-Уэллсе, штат Калифорния, чтобы разработать стратегию отпора. Они не хотели компромисса и консенсуса. Они хотели войны. И они дали понять, что политики-республиканцы, у которых не хватит духу противостоять моей политике на каждом шагу, не только столкнутся с прекращением пожертвований, но и могут стать объектом хорошо профинансированных первичных выборов.

Что касается тех республиканцев, которые все еще были склонны сотрудничать со мной, несмотря на лоббирование со стороны избирателей, доноров и консервативных СМИ, то старое доброе давление со стороны коллег обычно помогало. Во время переходного периода я встретился с Джаддом Греггом, способным и порядочным сенатором-парламентарием от Нью-Гэмпшира, и предложил ему стать министром торговли — часть моей попытки выполнить обещание о двухпартийном управлении. Он с готовностью согласился, и в начале февраля мы объявили о его назначении. Однако с каждым днем оппозиция республиканцев Акту восстановления становилась все более бурной, Макконнелл и остальные члены руководства обрабатывали его на собраниях фракций и на заседаниях Сената, а бывшая первая леди Барбара Буш, по слухам, вмешалась, чтобы отговорить его от работы в моей администрации, и Джадд Грегг сдал. Через неделю после того, как мы объявили о его выдвижении, он позвонил и попросил снять свою кандидатуру.

Не все республиканцы уловили быстро меняющиеся настроения в своей собственной партии. В день, когда Сенат должен был голосовать по Закону о восстановлении, я оказался в Форт-Майерсе, штат Флорида, на собрании в стиле мэрии, призванном заручиться общественной поддержкой законопроекта и дать мне возможность ответить на вопросы об экономике. Вместе со мной был губернатор Флориды Чарли Крист, умеренный республиканец с дружелюбной, отточенной манерой поведения и такой внешностью — загорелый, с серебристыми волосами, сверкающими белыми зубами, — который, казалось, прямо сошел с центрального кастинга. В то время Крист пользовался огромной популярностью, создав себе имидж человека, способного работать вне партийной линии, избегая вызывающих разногласия социальных вопросов и сосредоточившись на развитии бизнеса и туризма. Он также знал, что его штат находится в большой беде: Будучи одной из горячих точек субстандартного кредитования и жилищного пузыря, экономика и государственный бюджет Флориды находились в состоянии свободного падения и отчаянно нуждались в федеральной помощи.

Крист согласился представить меня на городском собрании и публично поддержать законопроект о стимулировании экономики, и это было вызвано темпераментом и необходимостью. Несмотря на то, что стоимость домов в Форт-Майерсе упала примерно на 67 процентов (при этом 12 процентов домов были конфискованы), толпа в тот день была бурной и энергичной, в основном демократической и все еще увлеченной тем, что Сара Пэйлин позже назовет "надеждой на перемены". После того, как Крист предложил разумное, несколько осторожное объяснение того, почему он поддержал Закон о восстановлении, указав на его преимущества для Флориды и необходимость для избранных должностных лиц ставить людей выше политики партии, я обнял губернатора, что было моим стандартным "братским объятием" — рукопожатие, рука вокруг спины для похлопывания, благодарный взгляд в глаза, благодарность на ухо.

Бедный Чарли. Откуда я мог знать, что мой двухсекундный жест окажется для него политическим поцелуем смерти? В течение нескольких дней после митинга кадры "объятий", сопровождаемые призывами к отсечению головы Криста, начали появляться в правых СМИ. За несколько месяцев Крист превратился из звезды республиканцев в изгоя. Его стали называть ребенком с плакатом об умиротворении, слабовольным, оппортунистическим RINO, которого нужно было поставить в пример. Потребовалось время, чтобы все это отыгралось: В 2010 году Крист был вынужден баллотироваться в Сенат