И я вновь поднял тему о привале. Сказал, что альтернатива ему одна: очень скоро мне придется нести ее на руках.

– Не придется… Мы почти пришли.

– Пришли? К «Сатане»?

– Нет… Сейчас сам все увидишь. И заодно познакомишься с тем человеком…

Слова ее сбылись очень быстро.

Из полосы тумана мы давно вышли. А теперь выбрались из скопления каменных обломков – угловатых и неровных, самых разных размеров, – от моего кулака до высоты в три человеческих роста. Продвижение каменный лабиринт затруднял неимоверно, но наконец-то закончился.

И я увидел… Наверное, это могло называться альпийским лугом… конечно, если, бывают луга, поросшие вместо травы ягелем. На лугу стояла палатка – большая, многоместная, ярко-синяя. Возле палатки пасся северный олень – понурая животина с понурым взглядом. Чум, установленный чуть в стороне, я заметил не сразу…

– Познакомься, – сказала Лайза, кивнув на сидевшего у костерка человека.

Тихо сказала, почти прошептала. Потом собралась с силами и продолжила еще тише:

– Это…

– Мы уже знакомы. Как жизнь, Иван?

– Как всегда. Живу, – откликнулся потомственный шаман, он же ниндзя из Новой Хатанги. – Чай пить будем?

Сердце билось так, словно твердо решило сокрушить ребра, разорвать плоть и кожу, увидеть, наконец-таки увидеть небо и солнце, – а там будь что будет. По жилам вместо крови струилась ледяная вода, так по крайней мере казалось Хасану Бен-Захру.

С ним что-то не так… Ранен?

Он провел тыльной стороной ладони по лбу. Лоб был липким и мокрым. Пот, всего лишь пот…

Он решил, что опасность немедленно умереть пока не грозит. И переключился с насущного вопроса «Что со мной?» на другой, не менее насущный: «Где я?» Ресурсов мозга явно не хватало, чтобы оценить все субъективные и объективные факторы в совокупности…

Он был в вертолете, полном психов. Чтобы осознать этот факт, Хасану потребовалось секунд десять, или десять минут, или десять часов, он совершенно утратил чувство времени. И совершенно позабыл, что существуют измеряющие время приборы.

Вокруг творилось безумие. Кто-то пел, пел без слов, – негромко и заунывно мычал, раскачиваясь совершенно не в такт песне, и опять же не в такт стучал головой о переборку десантного отсека. Хасан не вспомнил имя певца, хотя лицо показалось очень знакомым. Другой человек изгибался и корчился на полу, словно в приступе эпилепсии. Третий говорил с кем-то невидимым, говорил горячо, убежденно, сопровождая свою речь богатой мимикой и жестикуляцией, – но при всем том беззвучно, губы шевелились, как на экране визора с отключенным звуком.

Дверь в кабину пилотов оказалась распахнутой настежь – и там, в кабине, происходило нечто шумное. Кто-то хохотал, не переставая, кто-то вопил радостно и бессвязно, Хасан долго пытался разобрать слова, отчего-то они его заинтересовали… Что-то мешало этому увлекательному занятию, он отмахнулся раз, другой, не помогло, Хасан повернулся и увидел человека, теребящего его за плечо.

Человек был огромен. Широченный разворот плеча. Громадные мускулистые руки. Мышцы, облепившие торс, рельефно выступали через одежду. Движения гиганта выглядели несколько странно: он тряс за плечо Хасана очень осторожно и аккуратно, словно добродушный великан, опасающийся раздавить невзначай детскую игрушку.

– Командир, ты в порядке? – спросил великан.

– Да… – соврал Хасан и сделал паузу, надеясь что имя великана само всплывет в памяти.

Имя всплывало медленно и неохотно, словно пузырь болотного газа, протискивающийся через вязкий ил. Но все же всплыло.

– Да, Зиг… – повторил Хасан.

А может, это Заг, но какая разница… Внезапно Хасан понял одну вещь – вертолет с психами стоит на земле, двигатель не работает, иначе он не слышал бы ни Зага (Зига?), ни заунывного певца, ни веселящихся в кабине. Шлемофона на Хасане не было, шлемофон куда-то подевался…

Он обрадовался сделанному выводу. Не столько тому, что никуда не летит в компании психов (хотя полет воздушного дурдома едва ли завершится мягкой посадкой), – сколько тому, что удалось наконец выстроить хотя бы такую короткую логическую цепочку, нащупать хоть какую-то причинно-следственную связь.

Мозг включался. С трудом, но включался.

– Где мы, Заг? – спросил Хасан.

Гигант выглядел наименее пострадавшим в творящемся вокруг повальном сумасшествии. Но видимость оказалась обманчивой. Мозг генавра тоже пошел вразнос, только проявилось это иначе. Генавр наморщил лоб. И завис. Секунды капали и утекали в вечность, а под наморщенным лбом все продолжались и продолжались загадочные мыслительные процессы, не воплощаясь ни в каком внешнем проявлении…

Потом морщины разгладились.

– Мы на Таймыре! – объявил Зиг (или Заг).

И облегченно вздохнул: задача решена, результат верный.

«И-ди-от», – хотел сказать ему Хасан, не в обиду, а просто констатируя факт. Но не сказал, потому что идиотский ответ дал ему толчок. Или точку опоры. Или что-то еще третье, не важно… Будто песчинка упала в перенасыщенный соляной раствор и немедленно начался процесс кристаллизации.

Да, они на Таймыре. Да, вылетели на вертолете в поисках людей, сбивших «Стрелу Пророка». Да, нашли их, поднебесники не успели далеко укатить на своем вездеходе от брошенной в предгорьях пусковой установки, – и были все уничтожены комбинированной атакой с воздуха и земли. Потом под раздачу угодил и второй вездеход, захваченный байкерами, Хасан не хотел оставлять позади никого, способного выстрелить в спину… Вообще никого живого.

Потом был полет за ледник… И автопилот, запрограммированный на включение реверса в том случае, если действия пилота станут неадекватными. Винтокрылые машины, способные в точности проделать обратный путь и самостоятельно приземлиться в точке вылета, называют «умными». Но это не так, ума у автоматики нет, и сойти не с чего. К счастью.

Лишь одно Хасан не смог восстановить: что происходило во время последнего недолгого полета. Что-то он увидел… Что-то неимоверно важное, требующее немедленных и решительных действий… Он бы вспомнил, увиденное уже всплывало в памяти, просто мозг отпихивался и отбрыкивался от него, как мог, не желая вновь ломать целостную картину мира, с трудом выстраиваемую… Он бы вспомнил, но не успел.

Дверь десантного отсека откатилась в сторону. И их начали убивать.

Тарантул спустился с лестницы в расчетное время, секунда в секунду.

Среди палаток не видно ни души. И не утренний холод был тому причиной – фаджр, обязательная рассветная молитва.

По лагерю Тарантул бежал быстро, но бесшумно. Дышал ртом и старался делать это неравномерно: долгая пауза, затем несколько быстрых, но неглубоких вдохов-выдохов… Нехитрая методика принесла результат – лицо раскраснелось, дыхание сбилось. Наверное, того же эффекта можно было добиться приемом какого-нибудь препарата, но Тарантул не любил без крайней нужды пичкать организм химией.