Машура кивнула и улыбнулась через силу:

– Ну, надеюсь, до этого дело не дойдет… Худшее, что нам грозит, – мужской бунт в Имперском совете.

Мне удалось ответить на ее улыбку бодрым оскалом:

– Ничего, если что, вали все на меня. Политики так всегда делают. Да и ненадолго же это. Ведь я скоро вернусь! Вот улажу дела дома – и сразу назад. Ты же знаешь, время в моем мире течет быстрее. Не пройдет и пары недель, как я… Ты слушаешь меня?

Девушка кивнула. Она снова смотрела вдаль, на лоскутный ландшафт, медленно покрывающийся сиреневыми тенями.

– Я знаю, ты вернешься, раз обещал. Вот только не по тебе сидеть в алмазном замке и наблюдать за людским муравейником с облачной высоты. Ты тут же помчишься на Запад – отдавать исуркхам Ноаловы долги, разыскивать аспидов… Да мало ли какие еще найдутся для демиурга дела. Ты же теперь бессмертный…

Машура вздохнула, отвернув от меня лицо, и я вдруг понял причину ее печали.

– Но ведь ты тоже бессмертна! В каком бы теле ни родилась твоя душа, я всегда узнаю ее. А в этой жизни… Кто сказал, что мы не можем быть рядом? Ведь я теперь демиург!

Она взглянула на меня исподлобья подозрительно блестящими глазами, рыжие крапинки в которых были кленовыми листьями опавшей надежды.

– Вот, возьми! – внезапно нашелся я, вытаскивая из порванной на груди куртки то, что грело мне сердце.

Машура с удивлением взглянула на пушистую не по погоде перчатку.

– Это же… – Румянец залил ее щеки, сравнявшиеся по цвету с горящей кромкой неба над лесом драгаев.

– Пусть одна будет у тебя, – придумывал я на ходу, – а вторая… Она останется тут, – я похлопал себя по внутреннему карману. – Если я вдруг тебе понадоблюсь… Или захочется поговорить… Просто надень перчатку на руку.

– Но как?.. – Еще не веря, Машура покачала головой. – Ведь ты будешь там, а я…

– Найду способ! – Я сжал пальцы девушки вокруг шерстяного комочка. – Вот увидишь! А теперь… Мне, наверное, пора.

Но я остался стоять на месте. Знал, что нужно отпустить ее руку и идти, что я сказал и сделал все, что мог, но ноги будто приросли к крыше. Под нами, рассекая легкую облачную пену, парили на кожистых крыльях фер-диананды. Оказалось, их было всего тринадцать.

– Я знаю, плохо так говорить, – Машура зябко передернула плечами, – но нам повезло, что Помнящие после… гм, преображения Ноала бросились в шахту и разбились. Если бы воины Хаоса не получили их души в оплату за свои услуги…

– Боюсь, и Квазара бы не хватило, чтоб от них откупиться, – согласился я. – Вот видишь, никакая я не легенда, просто везучий, но очень запутавшийся тип.

– Ты… – Она чуть задохнулась, будто воздуха в груди не хватало для теснившихся там слов. Узкая ладошка поднялась и коснулась моей щеки – легко, как тополиный пух, заполнявший мой город по весне. Машура сглотнула несказанное и уронила руку. Веки дрогнули, пушистые ресницы пустили по щекам стрельчатые тени. – Передай там привет. Маме, Вовке… Ты ведь увидишь его, да?

Я кивнул.

– Тете Лене… Скажи ей спасибо, – она подняла руку с зажатой в ней перчаткой. – За все.

Горло у меня перехватило, и я только пробурчал что-то невнятно-утвердительное. Оставаться тут было невыносимо. Уйти от Машуры – невозможно.

– Кстати, – девушка улыбнулась чуть дрожащими губами, – а как ты вернешься в свой мир? С помощью Торбука?

Я сделал над собой усилие и постарался мыслить логически.

– Нет. Слишком рискованно брать его с собой. Альфа предложила спрятать Торбук в цитадели и окружить охранной магией. Думаю, так будет лучше всего.

– Как же тогда? – В карих глазах зажглось знакомое мне любопытство. – Опять через Верхний мир?

Я усмехнулся: узнаю прежнюю Машуру!

– Нет, кажется, я придумал способ получше.

– Не хочешь рассказывать – не надо! – фыркнула девчонка и отвернулась, скрестив руки на груди.

– Я расскажу, – горячо заверил я, – обязательно! Только не сейчас…

Машура ковырнула носком сапога безупречную алмазную поверхность.

– Понимаешь, это кое-что личное.

– А Кандида кудрявая, это как? – бросила обиженная через плечо. – Тоже личное?

Я оторопел:

– Принцесса-то тут при чем?

– Это ты мне скажи! – саттардка оставила в покое крышу и вперила насупленный взгляд в меня, а руки – в боки. – Ты же с ней при всем честном народе целовался!

До меня наконец доехало, и я хрюкнул, подавляя непрошеный смешок:

– Маш, это что, ревность?

Карие глаза сощурились, превратившись в недобрые щелочки:

– Вот щас я покажу тебе ревность, – двинулась на меня разъяренная мстительница, – ты у меня летать без крыльев научишься…

– Глупая! – я ухватил ее за руки и оттащил от края. – Кандида же старая, да к тому же синий чулок. И вообще, когда она мне там, в тронном зале, на ухо про воробушка шептала, я под кудряшками у нее увидел вот такой вот прыщ! – пальцы мои сложились в подобие грецкого ореха.

– Правда? – шмыгнула носом Машура. – А что это еще за воробушек?

– Так, ерунда, – смутился я. – Мне э-э… надо идти. Слушай, давай завтра выйдем на связь? Перчаточным способом. Расскажешь, как устроилась в Илламеде…

– А ты – как там, в Питере! – воодушевилась моя регентша.

– А ты – про Саттард, и как дела у маленькой Сиир. Это девочка, которую…

– Конечно! – хлопнула себя по лбу Машура. – Как же я могла забыть! Ведь Динеш мне про нее рассказывал… Сегодня же расспрошу наших.

На том мы и расстались.

Тронный зал цитадели ничуть не изменился с тех пор, как я его покинул, только небо в стрельчатых окнах порозовело. Странно – казалось, за прошедшие несколько часов я прожил целую жизнь. Почему-то для меня было важно, чтобы я оказался здесь один. Двуликий Янус, получеловек-полудракон, раскинул на полу алые крылья, словно звал меня в путь. По моим расчетам, в Питере как раз наступило раннее утро. Если все пойдет по плану, я окажусь прямо в нашей с Сашкой комнате, рядом с постелью. Даже если появление будет шумным, и брат проснется, я всегда смогу сказать, что только что пришел и свернул что-нибудь в темноте…

Я пару раз глубоко втянул воздух через нос и выдохнул через рот, как пловец. Это помогло унять сердцебиение. Осмотрел себя. От Вовкиного прикида остались одни ошметки – особенно пострадали куртка и футболка. Их срастить у меня как-то не получилось – видно, нет портняжного таланта. Да хрен с ним. Штаны на месте, и ладно. Тем более на черном и крови засохшей не видно. Если не присматриваться.

Я прошелся через зал, шаркая растерзанными кроссовками, и встал прямо на собственный герб. Одной ногой на дракона, другой на человека. Закрыл глаза, призвал Ветер… И пока меня несло, тихонько покачивая, через пространство и время, я представлял себе шторы на окне нашей комнаты – детские шторы с сидящими в лукошках котятами, которые мать так никогда и не сменила на что-нибудь более взрослое и мальчишеское…