– Я ваш сосед, из сороковой.

За дверью с минуту тихо дышали – даже собака затаилась. Потом снова скрипнула внутренняя дверь, закрываясь, укромно брякнула цепочка.

– Я ваш сосед, откройте! – заорал я и надавил на багровую кнопку звонка.

Шавка впала в истерику – я слышал, как она, подпрыгивая, кидается изнутри на дверь. Обитатель квартиры – скорее всего, одна из бабок, вечно сидевших на лавочке у подъезда и ворчавших на тех, кто с ними не здоровался, – притворился мертвым.

Я пнул с досады крашеную сталь и пошел звонить в квартиру напротив. Придушенная птичья трель разносилась в таинственной глубине жилища без ответа – в тридцать восьмой честно никого не было дома. Осталась тридцать седьмая. Заведясь, я нажал на кнопку пять раз подряд. Это вызвало реакцию. Внутри зашуршали, защелкали замком, и мужской голос недовольно буркнул:

– Кто?

– Сосед из сороковой.

Снова щелкнуло, и обитая бордовой клеенкой дверь приоткрылась. Из полутемного коридора выступил усатый мужик военной выправки, чуть щурясь на лампу дневного света. Я вспомнил, что видел его раньше на лестнице – усатый частенько курил на площадке, стряхивая пепел в жестянку из-под кофе.

– Ах тыть… – разглядев меня, сосед едва сдержал неприличное слово – видно, интеллигентный, хоть и бывший военный. – Как же тебя так угораздило?

Вопрос я проигнорировал:

– Мои мать и брат… Женщина с мальчиком из сороковой – они переехали, не знаете?

– Ну, чудак, если ты сам не знаешь, переехали твои или нет, откуда же мне-то знать? – почесал в затылке усатый, заглядывая зачем-то мне за спину, будто Сашка с мамой могли прятаться там. – Хотя… ты, вроде, давненько домой не заглядывал, а?

– А они? – продолжал я про свое. – Давно вы их видели?

Мужик призадумался:

– Вроде в субботу последний раз. В прошлую. Братишка твой тут мне в банку сопли пускал, – сосед кивнул на подоконник с импровизированной пепельницей, – да я его спугнул. Понимаешь, жена мне дома курить не разрешает…

Из глубины прихожей, как по волшебству, раздался тихий, но требовательный женский голос:

– Коля, кто там?

Коля извинился глазами и шагнул внутрь, притворив дверь. До меня донеслись обрывки приглушенного разговора: «Из сороковой… Мальчишку избили… Где мать, неизвестно…»

Я не стал дожидаться лифта и потихоньку пошел вниз по лестнице. В следующем пролете меня нагнал топот торопливых шагов:

– Эй, парнишка! Погоди, – усатый застегивал на ходу кожаную куртку. – Тебе к врачу надо, в этот, как его, травмпункт. Я тебя подвезу.

– У меня денег нет, – бросил я через плечо, ковыляя по ступенькам.

– Да ты что, чудак! – Коля легко обогнал меня и остановился парой ступенек ниже, заглядывая в лицо. – Я ж не за деньги! Тебе помощь нужна, – и тут же сморщился. – Ух, какой у тебя фингал классический…

– Ладно, – неожиданно для себя согласился я. – Подвезите. Только не в травмпункт. В полицию, в дежурное…

Участковый по нашему району носил странную фамилию Капуста. Слушал он меня со скучающим выражением лица, прерываясь то на телефонные звонки, то на то, чтобы наорать на какого-то Тимофеева, напортачившего с несовершеннолетней в книге учета доставленных. Потом он и вовсе ушел, бросив меня наедине с бланком заявления. Два пункта меня смутили: время происшествия и возможные свидетели. Настенных часов в кабинете не было, и я выглянул в коридор. К моему удивлению, стойкий Коля еще был там. Тоскливо подпирая стену, он изучал содержимое стенда, кривовато висящего рядом с дверью. Наверное, запоминал морды героев из серии «Их разыскивает милиция».

Я еще больше удивился, когда сосед не только обнаружил наличие часов, но и согласился значиться свидетелем избиения. Оказывается, до тридцать седьмой даже через лестничную площадку долетели кое-какие звуки – просто жена убедила Колю в том, что это очередной пьяный дебош, в который порядочным людям вмешиваться совершенно ни к чему. Больная совесть велела капитану на пенсии – насчет армейского прошлого я не ошибся – из дежурки отвезти меня в травму. Там он листал прошлогоднюю «Науку и жизнь», пока мне накладывали швы, делали рентген и закатывали запястье в лубок – все-таки в лучевой оказалась трещина.

Оставалось еще направление в судмедэкспертизу, но туда мы уже ни по какому не успевали, даже с Колиным искусством объезжать пробки по тротуару.

– Куда теперь? – участливо поинтересовался мой шофер, суя в усы очередную сигарету.

Вариантов у меня было немного. Я попросил у соседа мобильник и, с трудом попадая пальцем левой руки на нужные кнопки, набрал Вовкин номер. Ответила дама средних лет и сволочного нрава, обозвавшая меня дебилом. Я поменял восьмерку и тройку местами, и на этот раз попал, куда надо. До Купчино мы доехали за сорок минут. Мне стоило великого труда убедить бывшего капитана в том, что по дороге от подъезда, у которого мы припарковались, до квартиры второго этажа со мной ничего не случится. Сунув в мою лапу бумажку со своим номером, доблестный усач укатил.

– Тебя что, корова жевала? – спросил Вовка, увидев останки своей курточки, жалко отсвечивающей дырами в свете коридорного бра.

– Скорей, бык боднул, – поправил возникший за спиной моего друга Андрей.

Я понял, что от долгой беседы на кухне не отвертеться, но это было хорошо. Я надеялся, что Вовкин отчим со своим ушлым адвокатом помогут мне разыскать семью.

Дом номер шестнадцать оказался сталинкой в форме буквы «гэ», одной стороной выходящей на сквер, другой – на заросшую тополями улицу Фрунзе. Внутри неблагозвучной буквы располагался просторный двор, главной достопримечательностью которого был квадратный корпус лицея 366.

Вечерело, моросил надоедливый, под кожу лезущий дождь. Лицеисты и их родители попрятались за желтыми окнами квартир, оставив улицу осени, опавшим листьям и шпане вроде меня. Первым препятствием на пути к цели оказался домофон у двери подъезда. Ну, позвоню я в семьдесят шестую и что скажу? «Здрастье, я ваш…» Кстати, кто? Двоюродный племянник? Гражданка Нина Аркадьевна Горская, небось, не дура. Открыть не откроет, а пошлет… ежиков пасти.

Пока я в раздумьях мерз под козырьком, из подъезда послышался приглушенный топот, гогот, тяжелая дверь распахнулась и выплюнула компанию подростков. Выглядели пацаны младше меня, но их было много, и рванули они из парадной так, будто за ними гнался Чикатило с электропилой. Убраться с дороги я не успел.

– Хрен одноглазый! – тощий и волосатый в косухе запнулся о мой гипс. – Кто тебе в будку свет провел?

Но тут товарищи потащили остряка дальше, а я мышкой скользнул в закрывающуюся дверь. Лестница поразила своими размерами – казалось, построили ее для людей иных габаритов и потребностей. Лифт закрывала тяжелая чугунная решетка с финтифлюшками. На площадке было тепло, чисто, лампочку, спрятанную под матовым плафоном, вывернуть еще никто не догадался, как и насрать в пальму, торчащую из кадки в углу. Пахло тут, по крайней мере, совсем не по-лестничному – как-то никак пахло.