Я подошел к пальме и потрогал длинный, с острыми краями листок. Настоящий! Все еще под впечатлением от этого факта, я медленно поплелся вверх по лестнице. Медленно не от того, что болело колено, а потому, что увиденное заставило пересмотреть заготовленный сценарий встречи с двоюродной сестрой матери. Нужно было выгадать время.

Эту самую кузину раскопал Андреев адвокат, у которого оказались широкие связи. Он же убедил меня озадачить товарища Капусту еще одной заявой – о пропаже Сашки и матери при подозрительных обстоятельствах. Менты взялись за Гену, но как его ни трясли, много не вытрясли – говнюк ушел в запой. Извлеченные из отчима сведения в формулировке юриста с очень обнадеживающей фамилией Винер сводились примерно к следующему: Левцова Софья Николаевна покинула место жительства двадцать восьмого октября после продолжительного скандала с применением бытовых предметов как средств убеждения. Малолетнего сына Александра она забрала с собой и направилась, несомненно, к своему любовнику, имя и местонахождение которого Геннадий Михайлович Шишков указать затруднялся. Внешность означенного субъекта Геннадий Михайлович описать был также не в состоянии, поскольку коварный соблазнитель существовал, как выразился господин Винер, скорее всего, только в воображении гражданина Шишкова.

Поскольку обзвон моргов и городских больниц не дал результата, разысканная родственница оказалась пока единственной ниточкой, ведущей к моей семье. Впрочем, даже эта ниточка была очень тонкая. Я уже знал, что у Нины Аркадьевны мать с Сашкой не объявлялись. Господин Винер звонил ей вчера, и она, нехотя признавшись в родстве, заявила, что не видела Соню уже лет двадцать, а потому никаких полезных сведений дать не может.

Я пришел в дом с пальмой на улице Фрунзе потому, что еще надеялся. Если двоюродная сестра не захотела говорить по телефону с незнакомым адвокатом, может, она расскажет что-нибудь мне? Вдруг у матери есть и другие родственники, какие-нибудь дяди-тети, не в Питере, так в другом городе, и она уехала к ним? В таинственного любовника мне, как и господину Винеру, не очень верилось, хотя менты уцепились именно за эту версию…

Дверь квартиры семьдесят шесть подавляла своей кожаной солидностью. Даже толстый коврик с цветочками, казалось, надменно шипел: «Ноги прочь!» Я одернул куртку – новую, Андреев подарок – пригладил волосы и нажал на звонок. Не успело внутри тренькнуть, как из квартиры высунулась цепкая рука, сграбастала меня за шиворот и втащила внутрь. Мгновение – и я обнаружил себя припертым к стене между вешалкой с пальто и зеркалом. Меня держала за грудки маленькая худая женщина в черном мешковатом свитере.

– Ифи, охранять! – рявкнула она, не сводя с меня горящих торжеством карих глаз.

Рыжая бородатая собака уселась у моих ног, пожирая жадным взглядом штаны и скаля слишком большие для нее зубы. В горле у Ифи так и клокотало от плохо контролируемой ярости. Я шумно сглотнул.

– Попался, свин тропический! – хищно улыбнулась хозяйка нехорошей квартиры. – А вот теперь я позвоню в милицию!

– Ниночка, что там? – донеслось откуда-то из глубин коридора, где, судя по звону посуды и вкусным запахам, находилась кухня.

– Да вот, поймала тут одного из этих гопников, что бегают и звонят во все двери.

Я стал тихонько сползать по стене. Сердитое лицо женщины в черном и рыжая собака расплывались, как мазутные пятна на лужах. Я заморгал, пытаясь вернуть ясность зрению, и по щекам побежали горячие дорожки. Голос из кухни удивительно походил на мамин, только вечной усталости и раздражения в нем не было, скорее, тихая такая, подспудная боль, с которой научились жить…

– Эй, парень, эй! – Узкое лицо в обрамлении лохматого каре больше не сердилось. В щеку ткнулся холодный собачий нос. – Тебе что, плохо? Да ладно, не буду уж звонить с первого-то раза… – Мамина двоюродная повернулась в птичий профиль и крикнула неожиданным для хрупкого тела басом: – Сонь, водички нам принеси!

Из дверного проема напротив, видимо, привлеченная шумом, высунулась круглая очкастая голова.

– Лиан! – взвизгнул Сашка и, распихав Нину Аркадьевну и собаку, повалил меня на пол.

Чай мы пили в гостиной с настоящим камином. И плевать на то, что топить его было нельзя – трубу замуровали. Зато на мраморной полке стояли старинные часы с голой богиней, а золоченая решетка намекала на уют тлеющих оранжевым жаром углей. Часы тикали, я глотал обжигающий чай, стараясь не хлюпать губами. Говорила в основном решительная женщина в черном свитере:

– Понимаешь, Лиан, эта свинья в образе человеческом угрожала твоей маме… Да, Сонечка, не делай страшные глаза, – кузина Нина ткнула в воздух зажженной сигаретой. – Свинья и есть, недостойная называться мужчиной. Ведь он что ей сказал? – Узкое лицо повернулось ко мне, бледные губы крепко обхватили «мальборину». – «Уйдешь – найду и убью. И тебя, и щенка твоего. И никуда ты от меня не скроешься». Да-да, Сонечка, не прячь глаза, это не стыдно! Единственный, кому должно быть стыдно, это твоему бывшему подонку… А что твоей маме еще оставалось делать? – тетя Нина снова говорила со мной, стараясь пускать дым в сторону. – Ты пропал без следа, кстати, по моему личному мнению, страшно безответственный поступок, даже принимая во внимание обстоятельства! – Она с силой вдавила окурок в пепельницу и тут же полезла в пачку за новой сигаретой. – Дома – безобразные сцены, попреки, дикие обвинения, психологический террор. На работе – контрольные звонки с нецензурностями и угрозами. – Двоюродная глубоко затянулась, Ифи заворчал из своей корзины у окна – видно, не одобрял курение.

– Александр нахватал троек в школе, – кузина Нина ткнула сигаретой назад, в сторону плотно закрытой двери – Сашку не допустили к официальной части чаепития по причине малолетства. – У ребенка начались постоянные боли в животе, он почти перестал кушать… А в тот вечер эта свинья, – похожая на Гавроша женщина с вызовом взглянула на мать, акцентируя последнее слово, – распустила руки. Мальчик не смог доесть ужин, а так называемый отчим… – Сигарета сломалась между маленькими твердыми пальцами и полетела в пепельницу. – Нет уж, Сонечка, ты это сама расскажешь. А то мне убить кого-нибудь хочется. Нервы ни к черту…

Бледные губы скривились, и Нина Аркадьевна на мгновение стала удивительно похожа на маму. Но тут же собралась, заправила хвосты черных волос за уши, сложила пальцы в замок на столе – и сходство пропало.

– Так вот, мать твоя, Лиан, умная женщина. Спрятала в коридоре сумочку – документы там, денег немного. Мой адрес она еще раньше разыскала – на всякий случай. Схватила все, Сашку в охапку – и вон из дому. Геннадий за ними далеко не погнался, соседей побоялся, наверное… – Тетя Нина покачала головой, будто и сама не верила в проявление у Гены нормальных человеческих чувств. – Как они добирались до меня – отдельная история. Появились тут в первом часу ночи. Мы с Соней уже лет двадцать не общались. Последний раз я звонила ей года три назад, наговорила глупостей… Почему – долго и нудно объяснять. Это как «Сага о Форсайтах» – все запутано и уходит корнями в прошлое, – кузина послала матери косой взгляд, и та легонько кивнула, утверждая молчание. – Итак, двадцать лет – и вот Сонечка стоит у меня в прихожей. Лица на ней нет, одежды почти тоже, с нею чудный мальчик, напуганный, как Поттер после атаки дементоров…