– У ее матери был роман с нашим отцом, а потом она его шантажировала.

Я смотрю на брата, вытаращив глаза:

– Ты об этом знал?

– Конечно знал. Я был с отцом, когда принесли письмо. Но тебе я ничего говорить не собирался, потому что отец меня об этом попросил. К тому же я подумал, что ты дико разозлишься и будешь злиться до конца своей жизни – вместо того, чтобы стать полезным членом общества и всякое такое. – Он съедает еще ложку йогурта. – Но Нина – это не ее мать. Ты сама подумай: что она тебе сделала плохого? Мне она сделала только одно – она была моей подругой тогда, когда всем остальным было на меня плевать. А мама с папой все это испортили.

– Да ты головой подумай, Бенни! Она тебя на наркотики подсадила, после этого ты и покатился по наклонной плоскости, с этого и началось… в общем, все это.

– Чушь собачья. Да она даже травку не курила, пока я ей не дал попробовать.

У меня слова застревают в глотке. Вот как? Значит, мама ошибалась?

– Что? Погоди… Это ты давал ей травку? А маман говорила…

Бенни стонет:

– Мама была не в себе, она ничего не понимала. Нет, Ван, нет никаких причин злиться на Нину. Ее мать – та еще штучка, это правда. Но мне Нина ничего плохого не сделала. А я здесь по той же причине, из-за которой погибла мама. У нас с ней какие-то дефектные гены, из-за которых нарушился химический баланс в мозгу. И никто в этом не виноват.

Никто не виноват? Я открываю и закрываю рот. Я судорожно ищу еще какую-нибудь причину ненавидеть Нину Росс. Я в растерянности. Я словно бы выронила нить волшебного клубка, и тропинка, по которой я шла, исчезла. Но чем же она тогда занималась в те годы? Кроме того, что не была такой, как мы? «Странная и не нашего круга» – так написала о ней маман. О…

Персонажи мультфильма на экране визжат и воют.

– Но все же… ты же не станешь спорить с тем, что она выдала себя за другую и назвалась Эшли Смит? Зачем бы ей это делать, если она не задумала что-то дурное? И не забывай: она украла деньги у Майкла!

Бенни вздергивает брови:

– Ты в этом уверена?

– О чем ты?

У меня премерзко сосет под ложечкой. «Он параноик, – говорю я себе. – Он просто бредит».

– Я одно хочу сказать: не уверен, что ты хорошо разбираешься в людях, сестренка.

– Речь не обо мне, – возражаю я. – А о твоем здоровье. И такая маниакальная фиксация на ней для тебя не полезна.

Бенни протягивает мне полупустую баночку с йогуртом и ложкой:

– Насчет моего здоровья… Вряд ли мне теперь дадут вилку. Разве что под наблюдением санитаров. Про нож я уже не говорю. Мне двадцать девять лет, а я не могу треклятую еду на тарелке порезать.

Я обнимаю Бенни за плечи. Даже такой он все равно мой брат, мой Бенни, неуклюжий, угловатый малыш, которого я всегда должна была оберегать.

– Хочешь поехать со мной и жить вместе? – неожиданно для самой себя спрашиваю я. – Я была бы так рада, если бы ты согласился.

Но могла ли я привезти его в Стоунхейвен, чтобы он там жил со мной? Может быть, не все так безнадежно? Я всегда считала, что в одиночку мне с Бенни не справиться. Но ведь теперь у меня есть Майкл! Вдвоем мы смогли бы позаботиться о Бенни. И у нас снова будет семья!

– Не знаю. – Бенни пожимает плечами. – Тут не так уж плохо, если честно. И безопасно. Никаких голосов.

– О Бенни.

Я еще крепче обнимаю его. Я не знаю, что еще сказать.

Он кладет голову мне на плечо:

– С Рождеством, чтоб его, сестренка.

Вернувшись в Стоунхейвен два дня спустя, я обнаруживаю, что Майкл поправился от гриппа, но пребывает в необъяснимо кислом настроении. В кухне бардак. Я дала помощнице по хозяйству неделю отпуска на праздники, а Майкл, судя по всему, успел использовать все кастрюли и сковородки, какие были в доме. Мы забыли полить рождественскую сосну, и теперь повсюду валяется опавшая хвоя. Сосновые иглы хрустят у меня под ногами, когда я иду по комнатам в поисках мужа.

Я нахожу его у камина в библиотеке. Он сидит, сгорбившись, в кожаном кресле, с лэптопом на коленях. У него шея замотана шарфом, на голове – вязаная шапка.

Я жду, что он встанет и обнимет меня, наговорит слов про то, как он по мне скучал, но он не отрывает глаз от экрана компьютера. Только едва заметно поворачивает голову в знак того, что заметил меня.

– Как съездила? – спрашивает он таким тоном, будто я вернулась из поездки в магазин за продуктами.

– Хорошо.

Он наказывает меня за то, что я его оставила одного на Рождество? Я не очень понимаю, что происходит.

Указываю на шерстяную шапку:

– Тебе не кажется, что это немного чересчур?

Майкл поднимает руку и прикасается к шапке с таким видом, будто забыл, что надел ее:

– Да тут холодрыга жуткая. Ты уверена, что здесь вообще работает центральное отопление? Я поставил обогрев на восемьдесят градусов, а толку никакого.

Я представляю себе счет за отопление, который получу в следующем месяце, и морщусь.

– Котел старый, ему шестьдесят лет, – говорю я. – А в доме почти двадцать тысяч квадратных футов площади.

Глядя на экран, Майкл корчит рожицу:

– Что ж, значит, нам нужно будет заменить котел.

Я смеюсь:

– А ты представляешь себе, сколько это будет стоить?

Майкл смотрит на меня пристально и недоверчиво:

– Серьезно? Тебя беспокоит стоимость центрального отопления?

Раньше он никогда не говорил со мной таким тоном – насмешливым и унижающим. И я понимаю, что сейчас самое время открыть ему глаза на мое материальное положение, но я слишком раздражена.

– Ну, так не тебе же платить по счету, – говорю я сквозь зубы. – Как хочешь. Ходи в шапке и с шарфом. Может быть, принести тебе одеяло? Чашку чая? Грелку?

Тут до Майкла доходит, что он меня расстроил. Выражение его лица меняется, становится мягче. Он протягивает руку, берет меня за запястье и усаживает к себе на колени:

– Прости. Наверное, так на меня погода действует. Столько снега. Так холодно. Это слишком сильно напоминает мне Ирландию. – Он притягивает меня ближе к себе. – Я всю неделю был один, и это было так ужасно. Я скучал по тебе. Просто невыносимо было без тебя. Больше не уезжай, ладно?

Его запах – запах специй и мыла, – тепло его кожи под моей ладонью… «В любых отношениях случаются трения, – напоминаю я себе мысленно. – А мы еще только в самом начале пути, так что все нормально». Я могу продолжать возмущаться, но гораздо проще ответить на просьбу Майкла о прощении.

– Не уеду, – бормочу я, уткнувшись в рукав его теплой рубашки.