«Состояние здоровья Блюхера на протяжении лета 1815 года оставалось довольно сложным. Его глаза воспалились. Он снова страдал галлюцинациями, хотя в этот раз он, похоже, лучше с ними справлялся. „Je sens une éléphante là“ („Я чувствую здесь слона“), доверительно сказал он Веллингтону и погладил себя по телу. В этой последней фантомной беременности заключалась особая ирония, поскольку он полагал, что слон был зачат им от французского солдата». (Stanhope Р. Н. Notes on Conversations with the Duke of Wellington, 1831–1851. London, 1888. P. 119)[83].

В интересах прусского государства, говорил фон Шён, прусский посланник при королевском дворе, это дело должно оставаться тайной. Однако это не ДЕЛО, отвечал фон Арним, секретарь. Это должно оставаться тайной, настаивал фон Шён, бывший братом обер-президента. Но что делать, если фельдмаршал не молчит об этом, а нашептывает всем окружающим на ухо? Тем серьезнее надо хранить это как военную тайну, отвечал прусский государственный деятель, возглавлявший в качестве чрезвычайного посланника делегацию в Лондоне. Однако ошибка, возражал фон Арним, заключается не в наших действиях, а в предрассудках британцев. У них неправильное представление о мужчинах, кавалеристах и военачальниках. Почему, собственно, фельдмаршал не может быть беременным, если такова его натура? Это ведь не мешало ему в сражениях. Ну-ну, отвечал посланник, мы все же надеемся, что у Блюхера не в самом деле беременность.

Арним: Однако таково его ощущение. Он уже дважды чувствовал себя беременным.

Шён: Можно ли установить отличие?

А.: Он без конца говорит об этом. Прежде такого не было…

Ш.: Я имел в виду его тело: стал ли он толще?

А.: К фельдмаршалу близко не подойти.

Ш.: Подкупить прислугу?

А.: Они неподкупны.

Ш.: Никаких естественных признаков?

А.: Не знаю, что вы относите к естественным признакам. Он без конца говорит об этом.

Ш.:…и поглаживает живот?

А.: Он начинает перешептываться с кем попало и доверительно сообщает им, что французский канонир-гвардеец овладел им силой. И теперь он носит в себе ублюдка.

Ш. (испуганно): Это необходимо держать в секрете!

А.: Но как, если он это всем рассказывает?

Ш.: Это верховный главнокомандующий прусской армии.

А.: Личное своеобразие…

Ш.: Разве от этого можно стать женщиной?

А.: Это дело дефиниции…

Ш.: Если бы только знать, что это мнимая беременность, порожденное воображением раздутие пищеварительного тракта?!

А.: Без обследования это не установить.

Ш.: Вы полагаете, что полководец, хотя этого никто не знает, женщина?

А.: Как же иначе он может быть беременным?

Ш.: Однако его натура не производит на меня впечатления чего-то женского.

А.: Вам следует судить по органам, в противном случае это будет уже дело вашего воображения, если вы будете приписывать женскому существу что-нибудь, не совместимое с Блюхером!

Ш.: Должно непременно остаться тайной!

А.: Что он женщина?

Ш.: Что он беременный, к тому же вне брака, изнасилованный вражеским солдатом.

А.: Однако нельзя обвинять в этом фельдмаршала, потому что, как он говорит, это произошло ПРОТИВ его воли.

Ш.: А если с ним поговорить?

А.: О чем?

Ш.: Он мог бы уединиться, уехать на воды в Германию, произвести на свет ублюдка или освободиться от своего фантома…

А.: Как вы полагаете, что он вам ответит?

Ш.: Он будет невежлив.

А.: Изнасилованный врагом!

Ш.: Против воли. И все же он остался победителем!

А.: Его мужество не изменилось, если он и стал женщиной.

Ш.: Или всегда был женщиной, о чем мы не знали?

А.: Хотя по виду никак не скажешь.

Ш.: Как нам сообщить об этом королю?

А.: Не прежде, чем будет проведено медицинское обследование.

Ш.: Однако оно невозможно, пока он занимает пост верховного главнокомандующего.

А.: Мы можем уволить его с этого поста, только обследовав его.

Ш.: А обследование предполагает его увольнение.

Посланник Шён был в отчаянии. В отдалении, среди танцующих, можно было видеть фельдмаршала, шептавшего британскому главнокомандующему, лорду Веллингтону, что опасается за свой таз: ведь ублюдок может оказаться слишком крупным… Вера в подлинность Пруссии могли только возрасти, если дипломаты этой монархии были готовы принимать своего полководца таким, каким он был. Только тогда прусские победы 1807–1815 годов оказывались настоящими. Если же они думали об охране чести мундира, то все дело заключалось в том, чтобы создать завесу секретности, скрывающую шепот беременного маршала. Фон Шён радовался, думая о том, что можно было бы просто оставить все по правде. Но что было подлинным в состоянии маршала? Изнасилование? Или темные мысли свидетелей?

Нет, не ругай меня,

А если я в чем оплошал,

Стань лучше сам!

В письме от 2 августа 1935 года из Хорнберга в Шварцвальде Теодор В. Адорно сообщает Вальтеру Беньямину в Париж ряд соображений по поводу фразы: «Chaque époque rève la suivante» («Всякая эпоха грезит о следующей за ней»). При этом обсуждаются темы: «праистория девятнадцатого столетия», «диалектический образ», «миф и современность».

Фетишистский характер товара, пишет Адорно, не является фактом сознания, оказываясь диалектическим в том смысле, что он порождает сознание. Поэтому сознание или бессознательное, продолжает он, не может просто отражать этот фетишистский характер в виде сновидения или грезы, сознание или бессознательное раскалывается при столкновении с этим образом товара на желание и страх, никогда не возвращаясь к целостному состоянию. И в таком случае, заключает Адорно, сама имманентность сознания — всего лишь сложившаяся ситуация реального. Поэтому целые эпохи не могут грезить о следующих за ними, поскольку эпоха как целое, вероятнее всего, грезить не в состоянии. Точно так же и индивидуальное сознание или бессознательное, вполне способное грезить, не может уловить этой грезой диалектические конструкции или привести их в действие. Ведь сновидение, насколько сознание может его зафиксировать, не проникает в бурный поток реки истории. А если бы оно туда попало, то было бы тут же разорвано в клочья.