этой, встретившейся ей сегодня, девчонке была такая же «Красная шапочка». А может, и не такая? Кто ее разберет?

Красные шапочки разных оттенков и фасонов носила тогда, наверное, половина девчонок Одессы. Но Ролли, конечно, об этом не догадывалась – увидев девчонку в «Красной шапочке», она бросилась к ней со всех ног.

А та, заметив летящее на нее страшное взлохмаченное существо, испугалась и, скорее всего, желая каким-то образом защититься, скорчила противную рожу и крикнула: «Рыжая!»

Дальнейшее известно…

Они шли быстро, почти бежали, словно опасаясь погони.

Бежали обратно в Городской сад по направлению к дому и через несколько минут уже не слышали ни поросячьего визга девчонки, ни негодующих выкриков «публики».

Изя облегченно вздохнул: «Только «Бей жидов!» мне не хватало».

Он умерил шаг, отпустил руку дочери, и она послушно шла рядом с ним, громко шлепая своими размокшими валенками по рыжей грязи Городского сада.

Странно, но оба они молчали – Изя не стал выговаривать Ролли за учиненную драку, а она и не думала плакать и просить прощения.

Она должна была поднадавать этой девчонке и поднадавала.

Девчонка строила ей рожи и получила, как следует.

И так теперь будет всегда.

Никто не смеет дразниться и строить ей рожи.

Ролли была горда собой, и глаза ее светились радостью.

Радостью освобождения…

От Ролли: Красная шапочка

Одесса, май 1944 г. Более 900 дней и ночей, два с половиной года под страхом смерти

Я давно уже, наверное, вчера, или может быть даже позавчера, хотела записаться в этот Дворец. Я думала, он огромный с башенками и золотой крышей и стоит на острове, ну, вы знаете, как у князя Гвидона.

Я даже спросила папу: «А он на острове?»

«Кто?» — не понял папа.

«Ну, дворец, в который мы будем записываться».

«Почему на острове?» — снова не понял папа.

«Папа, папа, ну как же ты не понимаешь, как у князя Гвидона – в море остров был большой…».

«Ролли, – расстроился папа, – мы же с тобой договорились – никаких сказок. Ну при чем тут Гвидон? Это Дворец пионеров. Там, скорее всего, много детей твоего возраста и ты сможешь с ними познакомиться и подружиться».

«Ладно, – подумала я. – Пусть не всамделишный дворец и не на острове, как у князя Гвидона, но много детей и можно познакомиться и подружиться».

И мы пошли. Идем и идем.

И вышли уже из Городского садика и скоро уже подойдем к дворцу, и это даже хорошо, что он не на острове, а то как бы мы до него доплыли?

Папа идет быстро, торопится – ему, наверное, на работу надо. А я не могу так быстро идти – валенки не пускают, вязнут и вязнут в грязи. Один даже в лужу влез и не отдирается.

Я отдирала его, отдирала и тут вдруг увидела…

Ну, ту, ту девчонку.

Девчонка шла мне навстречу и на голове ее была «Красная шапочка».

Красная шапочка! Ну, конечно!

Я сразу вспомнила, сразу…

Я видела эту девчонку в «Курте»!

Видела, когда сидела на подоконнике в камере.

Она каталась на педальной машинке в садике офицерского корпуса, и на голове ее, как у той девочки из сказки про «Красную шапочку и про волка», была красная шапочка.

Тогда, в «Курте», я хотела к ней побежать и познакомиться, но не могла…

Не могла потому, что мы все были арестованные и на окне была решетка.

Но теперь нет никаких решеток и я могу…

Теперь я могу к ней подбежать, и познакомиться, и поговорить, и спросить про педальную машинку.

Я оторвала свой валенок от грязи, вытащила его из лужи и побежала к девчонке и закричала ей, громко так, чтобы она услышала: «Здравствуй, Красная шапочка!»

Но она… вроде как испугалась… запищала и даже отпрыгнула.

Я сначала удивилась и даже оглядываться стала, смотреть, кого это она так испугалась. А потом поняла… ну и ну!.. это она меня испугалась.

Вот дура! Меня испугалась?!

Я хотела объяснить ей все – про «Куртю», где мы все были арестованы, про дедушку Альберта, который рассказывал мне про «Храброго портняжку» и про «Красную шапочку», а потом стал граф Монте Кристо и умер.

Я хотела объяснить ей про решетку на окошке, через которую я не могла пролезть, а она…

А она, а она вдруг скорчила мне рожу и заорала: «Рыжая! Рыжая-я-я!»

Ух, как я разозлилась!

Крикнула ей сначала: «Как ни стыдно дразниться!»

А потом налетела на нее и изо всех сил стала поддавать ей под попу.

Раз! И еще раз! И еще! И еще!

Коленками, коленками…

И валенками. Валенками тоже.

Но валенками трудно – они тяжелые.

Я, наверное, немножко орала, но девчонка тоже визжала порядочно.

И по уху меня больно съездила.

Но я, конечно, ей больше поднадавала, особенно коленками.

Тут набежали какие-то бабы, окружили нас, но не приближаются.

Тоже, наверное, меня боятся.

Орут: «Прекрати! Хулиганка!»

А одна даже крикнула, кажется: «Жидовня недорезанная!»

Но я, конечно, и не думала прекращать.

А что? Зачем она мне рожи корчит и дразнится?

Я теперь никого не боюсь. Ни румын, ни немцев. Ни баб всяких разных, которые орут: «Жидовня!» или другие противные слова.

Я всем теперь могу поднадавать.

И этой, в красной шапочке, я бы еще поднадавала, но тут прибежал папа.

Прибежал и сразу же оторвал меня от нее.

Я, конечно, отрываться не хотела, но он схватил меня за руку и потащил за собой. Он, наверное, очень сердился, но не ругал меня, а только быстро, быстро привел домой.

Так что во Дворец мы в тот день не попали.

А вечером он сказал, что хочет со мной серьезно поговорить.

«Ну, вот, начинается! – подумала я. – Сейчас он точно будет ругать меня за Красную шапочку, а может, еще и за перила, по которым я съехала в школе, и за тощую ту директрису».

Но он почему-то не стал говорить про девчонку и про перила тоже не стал, а завел шарманку совсем с другого конца.

Он снова стал рассказывать мне про евреев – про этот Египет, где мы все были рабами и строили пирамиды, про ихнего царя-фараона, который сначала не хотел отпускать нас, а потом все-таки отпустил, и про пустыню, где мы все ходили 40 лет неизвестно зачем. Я все это уже 100 раз слышала – он мне все это уже рассказывал, и непонятно, зачем ему нужно было все это повторять.

Но тут вдруг он сказал