что-то новое и, кажется, интересное.

Он сказал: «Но ты, моя девочка теперь не совсем еврейка!»

Я не поняла: как это не совсем?

«Как это не совсем? – спросила. – Наполовину, что ли?»

Папа закашлялся так, как будто хотел мне ответить, но не смог.

Он молчал и молчал. Так долго, что я стала уже тянуть его за руку:

«Ну, как это, как это, папа, как это не совсем?»

И тогда он сказал: «Подожди, я не знаю, как тебе объяснить. Ты помнишь, как тебя крестили в церкви?»

«Конечно помню! – обрадовалась я. – Очень хорошо помню! Батюшка-Дед Мороз, и золотые фантики от конфет, и свечки, и «Отче наш», и еще мне очень хотелось…»

«Да, я тоже помню, – улыбнулся папа, – я помню, что тебе очень хотелось… Ну, вот, значит, тебя крестили в церкви и у тебя есть свидетельство о крещении, и это значит, что ты теперь христианка и можешь, если захочешь, оставаться христианкой всю жизнь».

«Как это всю жизнь? Почему всю жизнь?» — спросила я и подумала, что это, наверное, очень долго, «всю жизнь».

«Я не сказал, что ты должна оставаться всю жизнь. Я сказал, что ты можешь, можешь, если захочешь. Мне трудно, мне очень трудно все это тебе объяснить. Но ты знаешь, у нас, у евреев, нелегкая жизнь, и Тася считает…»

«Что Тася считает?» — поинтересовалась я.

Всегда она что-то считает, эта Тася. И как ей только не надоест считать?

«Тася считает, что ты уже достаточно взрослая и достаточно натерпелась за все эти годы, побывала и в тюрьмах, и у чужих людей, и в катакомбах, и этот сегодняшний инцидент…

Я не имею права за тебя решать. Ты должна выбрать сама, и от этого выбора будет зависеть вся твоя жизнь».

Тут папа опять замолчал и, кажется, расстроился.

Я посмотрела на него и вдруг увидела…

Увидела или мне только показалось?

Нет, я увидела, увидела! Я увидела, что из его глаз текут слезы!

Что это? Он плачет?

Мой папа плачет?

Я никогда раньше не видела, чтобы он плакал.

«Папа, папа, не плачь! – закричала я. – Я помню, я помню все – про Египет, и про фараона, и про пустыню, где мы все ходили, и про манну, которая падала на нас с неба.

Я знаю, ты сто раз мне это рассказывал, что нам было трудно, но мы все равно, все равно евреи. И ты, и Тася, и я. Я тоже. Я тоже.

И это не важно, что батюшка – Дед Мороз меня крестил.

Он добрый и не будет сердиться.

И плакать не надо, потому что я уже выбрала.

Я уже выбрала. Выбрала сама!»

Эпилог Тайное становится явным

Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным…

Евангелие от Луки, VIII

Его Величество Случай

Бухарест, 1 июня 1946 г. 18 часов 15 минут

Ну вот и закончен наш трудный и долгий рассказ о «Городе Антонеску».

Можно поставить точку.

Но прежде чем это сделать, нам хочется вместе с вами раскрыть еще одну Тайну Истории, потому что, поверьте, в раскрытии тайн есть что-то удивительно увлекательное.

Тайна, о которой мы вам расскажем, связывает в единый узел судьбу двух очень разных людей, родившихся в разных странах и никогда не встречавших друг друга.

Один из них, как вы, наверное, догадались, – это Ион Антонеску, а другой…

Нет-нет, мы не будем сейчас называть вам имя этого человека…

Всему – свое время!

Поговорим лучше об Антонеску.

Вспомним еще раз о маленьком жалком заморыше Ионике, презираемом одноклассниками, о бессердечном лейтенанте румынской армии, расстрелявшем из пушек безоружных крестьян, и о трусливом генерале, бежавшем в страхе перед советскими танками.

Чего только не было в его жизни!

Сколько зависти, злобы, предательств и унижений!

К слабому от рождения здоровью он умудрился присовокупить еще сифилис, и сотрясение мозга, и частичный паралич лица…

Какие взлеты и какие падения!

Смерть единственного сына, судебный процесс по обвинению в бигамии, психиатрическая больница и вдруг…

Он – глава Румынского государства, он – Великий кондукаторул, он – Великий маршал…

Он на вершине Славы, на вершине Власти!

В руках его жизнь и смерть сотен тысяч…

Много времени и сил затратил известный немецкий психоаналитик Эрих Фромм на анализ деструктивных личностей Гитлера и Сталина, изучал их манию величия, садизм, некрофилию…

Ион Антонеску не удостоился такой «чести».

А напрасно!

Он был вполне достойным их «братом по крови».

В прямом, в данном случае, смысле…

«Красную Собаку» в конце концов расстреляли, в 1946-м, в Бухаресте.

Ну расстреляли, и что из этого?

Он эту смерть, как говорят у нас в Одессе, «честно заработал».

Но вот что интересно – расстрел его никак не был связан с совершенными им преступлениями.

Расстрел его… вы не поверите!.. расстрел его был просто случайным стечением обстоятельств.

«Красную Собаку» расстреляли, а могли бы не расстрелять.

Могли бы не расстрелять, и он мог бы вполне себе стать Генеральным секретарем Коммунистической партии Румынии и править этой страной ничуть «не хуже», а может быть, даже и «лучше» незабвенного Николае Чаушеску.

Случайное стечение обстоятельств?

Ну да, совершенно случайное.

Просто – Его Величество Случай.

Курьерским в Москву

Курьерский поезд спешит в Москву – весело стучат колеса.

Уютный спальный вагон, просторный вагон-ресторан и доносящийся из кухни аппетитный запах токаны де пурчел – все располагает к прекрасному настроению.

Путешествие должно продлиться около двух суток – везде, на станциях и полустанках – этому поезду предоставлена «зеленая улица».

И не случайно!

Его пассажир – один из главных действующих лиц мировой Истории – Великий кондукаторул, маршал Ион Антонеску.

И едет он в Москву по чрезвычайно важному делу – для встречи со Сталиным.

Да-да, с самим Иосифом Виссарионовичем Сталиным!

Для встречи со Сталиным и подписания «Соглашения о перемирии» между двумя «великими державами» – Советским Союзом и «Романия Марэ».

Вы, наверное, думаете, что мы выдумали всю эту невероятную историю?

Никак нет!

Все именно так и было – в первых числах сентября 1944 года Ион Антонеску действительно ехал в Москву.

И вот как это произошло.

Дней за десять до этого счастливого дня развернулось грандиозное наступление советских войск, вошедшее в историю под названием «Седьмой Сталинский удар».

Ситуация стала опасной, и вследствие этого 23 августа Антонеску вызвали на доклад к королю.

Вызвали, ну и вызвали, хотя…

Мог бы, конечно,