– Как вы сбежали? – спросил он. – Этта страшилась за вашу жизнь.

– Ты вправду думаешь, что я не способна улизнуть от парочки Айронвудов? – Роуз покачала головой. – Я сбежала в первую же ночь, но не могла прийти раньше, рискуя столкнуться с самой собой.

– Она пыталась поговорить с вами на суке, – внезапно снова разозлившись, сказал он. – Но вместо того, чтобы выслушать, вы на нее напали.

– Это была я двадцать лет назад. Я несколько месяцев бегала от Айронвудов и Тернов и не могла никому доверять, – объяснила Роуз, наконец опуская пистолет. – Я поняла, кто это, позже, когда Этта начала подрастать.

Что на такое ответишь?

– Почему вы с самого начала не рассказали ей правду? О настоящей семье… о ее способностях?

Ее лицо натянулось, и он задумался, не коснулся ли он запретной темы? Но тут она ответила:

– Чтобы выполнить это задание так, как я задумала, Этта должна была быть чистым листом.

«Я задумала?» – отшатнулся Николас; осознание, гудя, затянулось на загривке.

– Я не должна была ее обучать, – объяснила Роуз. – Иначе это повлияло бы на ее выбор. Я встретила путешественника… в будущем еще более далеком, чем мы жили. Он предупредил меня, что произойдет, если я ничего не изменю. Если Этта не уничтожит астролябию.

Господи.

– Кто это был?

– Мне нет резона тебе об этом рассказывать, – ответила Роуз. – Мне нет нужды перед тобой оправдываться. Все, что я сделала… все, что должна была сделать, я сделала, чтобы убедиться, что Этта сможет путешествовать и будет знать, как найти астролябию. Как это произошло? Все было спланировано… Все… все должно было произойти, как должно было произойти, чтобы спасти нас от этого будущего. Я пожертвовала всем, уничтожила все препятствия… – Она судорожно выдохнула, рука женщины сжалась в кулак возле сердца. – Элис… она… я бы не зашла так далеко, если бы знала, чем все закончится. А теперь Элис…

Николас выпрямился; ее слова, словно яд, заструились по его венам.

– Элис. Так это были вы? Не один из Айронвудов, как думала Этта, а вы? – Слова выстрелили из него, и он увидел неприкрытую боль на лице женщины, пусть только на мгновение. – Ту, которая называла вас Рози… которая всю жизнь защищала… Вы убили единственного человека, который по-настоящему заботился о вашей дочери!

Этту бы уничтожило это признание, просто разорвало. Он был благодарен, всего на секунду, что ее здесь нет, что она не услышала разоблачения той, кого так нежно любила.

Глаза Роуз вспыхнули яростью:

– Это и значит быть путешественником – делать невозможный выбор, служить миру, а не себе. Теперь Айронвуд порвет будущее в клочья, ты понимаешь? Путешественник предупредил меня об этом, о войне, не похожей ни на одну, которые мы видели, о долгах и договорах, которые Сайрус призовет исполнить сильных мира сего. Этта должна была отправиться в путешествие. Она нужна миру – самому времени, – чтобы уничтожить астролябию. И если я должна оправдываться перед тобой или как-то еще объяснять свои мотивы, то ты недостоин того, что мы можем сделать.

Как у нее только язык поворачивался оправдывать убийство родных? Пожилой женщины, которую ее дочь любила больше всего на свете? Он понимал, как важно защищать шкалу времени, удерживая Айронвуда от еще большей власти, но этот обман… убийство любимого человека, откровенное манипулирование дочерью, приведшее к ее смерти… все это наталкивало на мысль, что по ее венам струится ледяная вода. Даже сейчас было что-то… раздражающе спокойное… в ее манере говорить, и он слишком долго сдерживал гнев, чтобы остановиться.

– Как можно с таким бессердечием относиться к жизни собственной дочери?

Роуз одарила юношу злобным взглядом:

– Могу заверить тебя, что это не так.

– Она… она ушла навсегда, а вы стоите тут и говорите о ней, словно… словно вас волнует только то, принесет ли она вам пользу… – Он едва выдавливал из себя слова. – Почему… почему…

– Ушла навсегда? – резко оборвала его Роуз. – Расскажи мне, что произошло.

Николас кое-как рассказал. Все до последнего мучительного слова. И теперь не решался посмотреть женщине в глаза.

– Когда путешественники умирают, они не исчезают, – нахмурившись, проговорила Роуз, проводя рукой по боку своей лошади. – Если бы она умерла, проход в Дамаске обрушился бы от всплеска энергии, высвободившейся, когда время приняло бы во внимание ее неестественное присутствие здесь. Но это не так… в противном случае не прошла бы я.

Сердце Николаса так быстро забилось, что он задохнулся от боли:

– Это не… так?

– Как по мне, так она попала в складку… все, что ты услышал, или почувствовал, или увидел, было время, которое потянулось осиротить ее, когда в силу вступила новая временная шкала. Только путешественник может влиять на такие изменения – эти стражи, Терны, были путешественниками, не так ли?

Он кивнул. Если они в самом деле сели на хвост Софии, когда она следовала за Эттой с Николасом, то кем же еще им быть.

– Значит, это их присутствие спровоцировало изменение, – сказала Роуз. – Они не должны были быть частью исходного события – версии, в которой астролябию уничтожают.

– Почему временная шкала не изменилась немедленно, когда другие забрали астролябию? – спросил Николас.

– Потому что все еще оставался шанс, что она могла бы оказаться уничтоженной, и время бы наилучшим образом подкорректировало себя, сглаживая остальные неровности на временной шкале, вызванные их присутствием, – объяснила Роуз.

Николас не понимал, как такое возможно, разве что София пошла с Тернами, чтобы уничтожить астролябию, или был шанс, что она повредится или потеряется по пути в Дамаск.

– Если путешественник, предупреждавший меня, прав, изменения временной шкалы будут катастрофическими, – сказала Роуз. – Мы должны подготовиться к этому.

– А что все это значит для Этты?

– Ее отбросило в последнее событие, общее для всех шкал, перед тем как временная шкала изменилась.

– Почему это не коснулось вас? Почему не отбросило меня?

– Потому что мы оба родились до последнего общего года, – ответила она.

Николас потряс головой, пытаясь избавиться от этой тщетной надежды:

– Но… то же самое произошло с моим братом, когда он погиб… упал навстречу смерти.

Одна из бровей Роуз снова выгнулась:

– Тогда, возможно, он тоже выжил, хотя ты этого и не понял.

Выжил.

Николас не плакал с детства и не мог вспомнить, как это делается, но подозревал, что сейчас с ним происходит нечто подобное. Это казалось единственным объяснением давления, нараставшего внутри него, обрушившегося на него, словно волна. Его негромкая сила ошеломила юношу.