Манька скрипнула зубами.

Девушка на его спине все еще была жива, ее готовили к кровопусканию. Бьют, и пусть бьют. Жалкое, противное существо, лишенное разума и свободного полета мышления. Прекрасные чувства любви не доступны ее пониманию, и не о чем сожалеть. Муж-пьяница, куча грязных оборванных сопливых детей, после каждой попойки синяки под глазами, заношенные и застиранные платья, висячие ягодицы и живот, в разрывах после нескольких родов, сальные жиденькие волосы… – это все, что мог дать ей Бог. Таким не дано понять, что есть этикет, философия, тренажерные залы, чувства стиля и тяга к прекрасному. И этот сброд – еще одна проблема, с которой носится Его Величество. Ему бы подумать о том, что оборотни стали не так послушны, что там, за горами, не спокойно, и пора бы урезонить распоясавшихся престолонаследников, которые, без сомнения, причастны ко всем последним событиям.

А она-то, тоже хороша! Как могла проглядеть надвигающуюся опасность?

Возможно, именно об этом предупреждал его взгляд, когда в глубине его глаз она вдруг увидела, как обличенные ею твари, отданные матери как свиньи на пропитание, будто вырвались из Ада и приблизились настолько, что дыхание их стало невыносимо смрадным. Она напугалась до смерти и долго не могла смотреть в глаза любимому, пока обряд очищения не изгнал из него бесов. И когда он, по настойчивой просьбе совета лег козлом отпущения посреди шабаша, она не удержалась, припоминая все нанесенные ей за время одержания обиды и оскорбления.

Ему, мужу!

Если бы Святые Отцы не удержали руку, она бы убила его. Но лучше убьет, чем отдаст!

Люди обращались друг к другу, обсуждая девушку на спине. Содранная пластами кожа открыла мышцы, и кровь сочилась, как из полусырого, едва прожаренного бифштекса. Манька начала терять над собой контроль. Снова по венам потекли горячие токи, взрываясь наслаждением и сладостной мукой вибрирующих и обласканных органов в ее теле, будто душа ее была музыкальным инструментом, и кто-то играл на струнах…

И ухнул хор голосов, вторивших ей:

– Будь проклята, отродье! Будь проклята, исчадье ада! Проклинаем всех, кто увидит в ней человека! Идите к нам, и мы дадим вам все, о чем человек может мечтать!

«Мой! – мысль проскальзывала всякий раз, как взгляд ее падал на бесчувственное тело мужчины, голову которого она держала в своих руках, до крови кусая его губы. Да, он был! Но сейчас ей хотелось удовольствия. Как бы она хотела, что он сам привел ее к экстазу, закончив обряд очищения, как тогда, когда проклятая валялись у ее ног! Сказочная ночь любви. Пережитые ощущения все еще живы. Но почему же его тварь не повесилась сразу, как сделал ее проклятый, с которым была связана она? Неужели лишь потому, что она бросила ему свою душу, как тряпку, чтобы он прошел по ней ногами, а он…

Он смотрел на проклятую, и не видел в ней душу? Вопреки здравому смыслу, имея перед глазами множество примеров, он все еще верил, что душа его – она, а те двое лишь транспортное средство для обетов и клятв на Небо…

И как она могла ему признаться, если хотела стать той, которая ползала у ног, измазанная дерьмом и помоями?

Могла! Уже тогда он всецело принадлежал ей. Жаль, что не открылась. Зов дал ему крылья, поднял и привел к ней, и поставил на колени. Надо было открыться ему в ту сумасшедшую ночь, когда они пили друг друга, как вино, и слова их были откровением и обетом любить друг друга вечно, когда она соединились в одну плоть.

А сейчас он был почти мертв, и все, кто участвовал в обряде, искали ее тела, которое горело огнем желания. Могла ли она отказать? Сколько горячих змей излили в ней свое семя?! Она сбилась со счета. Она не смотрела на лица. Она была Царицей – и каждый, кто прикоснулся к ее влагалищу, давал ей обет верности. Ее экстаз закроет его от любой беды. Ни одна сволочь не осмелится произнести против нее свидетельство. Муж снова согласился пройти обряд очищения, значит, любил ее. И все, что беспокоит ее, будет уничтожено ее чарами. Он знал, что будет. Он не раз участвовал в обрядах. Любой, кто откроет рот, будет раздавлен им! Он знает, что их нет – есть только он! Она оглянулась лишь единственный раз, когда, голову ее закрыла ряса… Святой Отец был не хуже, в чем-то даже лучше других.

Горячий и упругий, он наконец достал…

Со стоном, она повалилась на жертву и на мужа, на мгновение забыв о своей миссии, открываясь и позволяя Святому Отцу войти еще глубже… И снова горячая струя влилась в нее, обжигая плоть, которая плавилась от оргазма…

Манька проснулась в холодном поту. Проснулась так, будто кто-то толкнул бок. Сон отлетел, словно она не спала. Сон! Это был только сон!

Слава Дьяволу! Слава Господу! Слава! Слава! Слава!

Между ног лужа неприятной липкой жидкости, растекшейся по ногам.

Она что, в самом деле сношалась?!

Не удивительно, что Святые Отцы как огня боялись ведьм, которые умели заняться любовью с Дьяволом. Кому захочется, чтобы его раскрыли?! Ведьм сжигали, вешали, топили, как только проклятие начинало терять свою силу. Кто не усомнится, что не Дьявол строит козни, если скотина дохнет не у ведьмы, и болезнь вдруг обошла ее стороной? Хуже, проклятая вдруг сама попугивает Святых Отцов порчами и корчами… Наслать – одно, а когда на тебя насылают, это совсем другое! Святых Отцов не Дьявол учил – поди, спроси, как от этой порчи избавляются! Народ не обманешь, он все видит, если кляп на святом лице…

Чувства, испытанные ею во сне, ушли вместе со сном, оставив опустошение, брезгливость и ужас. Она понимала, что видела не себя, но не могла отделаться от ощущения, что руки ее в крови. Самые страшные переживания не шли ни в какое сравнение с пережитыми ощущениями, которые она не смогла бы выдумать, если бы вдруг не открылась сама в себе, как голая тварь, лишенная всего человеческого.

Такой ужас и отвращение, которые ворвался в ее сознание и внутренности, она не испытывала даже в Аду, когда реки крови лились вокруг.

Как она могла упасть до такой низости, до такого позора?! Как она могла?!

К такому обороту Манька себя не приготовила, с ужасом вспоминая Дьявола. Он знал, он видел – и ждал, позволяя вампиру убивать человека. Неужели испытывал ее?! Вот так – подло, раздев до гола?!

Теперь она была воистину голой…

Жгучий стыд поднимался вместе с ужасом. Она облилась холодным потом, вспомнив о Дьяволе, который мог заглянуть в ее мысли и нечаянно натолкнутся на воспоминания об этом. Она сгорала от бессилия избавиться от себя самой, осквернившей все, чем дорожила. Хотелось придавить себя камнем, вырвать сердце, чтобы тварь, которая в ней проснулась, ушла в небытие вместе с ней. Волосы на голове шевелились, тело сотрясалось, постель стала мокрой от холодного липкого пота, и укрытая теплым пуховым одеялом, она, боясь пошевелиться, почти не чувствовала тепла, не чувствовала ни рук, ни ног, объятых ледяным холодом.

Боль во всем теле лишь обрадовала ее, когда она ее осознала, что все, чем была, только снилось.