– Ну вот! – не сдалась фрейлина, но мгновенно побледнела и тут же вернулась. – Помучил ее Дьявол, устрашает, плюет в нее, а вам завидует. Нам дано больше, чем Дьяволу, над нами Отец Наш Небесный, который нас пастырями поставил. И вы, Ваше Величество, в глазах чудовища в лице Дьявола как бы обретаете любовника, преклонившегося перед Вами, а Его Величество это чувствует.

– Ты, думаешь, Дьявол сам с чудовищем будет объясняться? Не смеши! – брезгливо усмехнулась Манька. – У него таких грешников – жопой ешь.

Но ответ фрейлины ей понравился. В принципе, с ее доводами она была согласна, это все объясняло. Значит, там, в Аду, говорили о ней, принимая свидетельства, и говорили, как об особе, наделенной многими достоинствами. Боялись и уважали, зная, что ей дана власть судить, изгонять бесов, выправлять карму, имея поддержку от Господа Йеси и всей Его Церкви.

– Не-а, звать надо, – выставил зубы тот, который сидел на спине позади девушки. Он повернул голову полумертвой мужички на себя, так что хрустнула шея, изучая лицо с любопытством. – Они между собой договорились бы, если бы мы не настраивали их друг против друга. И что бы Дьявол не искал в ней себе компанию, компанию ему надо создать. Надо-надо! Зови! А ты, тварь, давай, облаживай себя соплями! – он потряс девушку за плечи. Голова у нее болталась, клацая зубами. Похоже, она снова потеряла сознание или уже отдала концы. – Пусть смотрят!

– Ага, – засмеялся еще один помощник, который обращался в заклятии к Его Величеству, как советник. – Вздернутся на суку того самого дерева, будь оно неладно, которое пить-есть нельзя было…

– Дерево в Раю стоит. Там Бог. А она в Аду, – возмущенно отозвался Святой Отец в рясе, махнув в сторону болтавших дымящим кадилом. – Не придумывайте. Дьяволу в удовольствие видеть мучения человеческие, но разговаривать с человеком или смотреть мучения сам он тоже не станет. Ангел все же, хоть и падший, изъеденный завистью. Изгнанный Дух затаил злобу и пьет кровушку у всякого, кто к нему попадает, не разбирая, проклятый, не проклятый. Он… как бы это сказать… Вершина Мерзости. И мерится силами со всяким, кто попадает в Ад. А мы, благодаря Спасителю, принесшему себя в жертву и искупившему грехи наши Кровью Своею, избавлены от его злобы. Дети его – сядем от него по правую руку, ибо прощены, а недостойные пойдут в геенну. Богу Богово, а Дьяволу недолго осталось, исторгнется вон, когда не останется на земле человека, не познавшего Господа Нашего Йесю Христа, когда придет последний день и наступит конец света.

– Ему еще что-то осталось?! Я думала, он уже все… ушел из жизни… Спаситель же воскрес… И ему отдана власть над живыми и мертвыми.

–– Видимо, не совсем… Одержимых-то хватает… Наверно, если бы Дьявола уже победил, то и одержимых не осталось бы.

– Ну знаете, я свои грехи кровью искупил… Но пока не на Небе, спорить не буду.

– А как жить-то без крови? Если все Спасителя познают?

– Не все умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока… Кровь и Плоть Духа Святаго получим. Отец Небесный будет насыщать нас и денно и нощно. И я, и вы, и все мы будем судить. Спаситель сказал: «Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить. И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную». И будем первыми.

– Так мы уже получили, и первые…

– Судьбы мира в наших руках, нам дано владычествовать над народами, – Святой Отец возложил руки крестом на голову жертвы. – Молись, дочь моя, ушла ты без покаяния. Не услышит тебя Бог, и все грехи с тобой. Убивала, воровала, устами своими приближалась, а Спасителя не знала. Осквернила и осквернилась. Прелюбодеяние открыто твое, ибо наложила узы на достойного человека. Смертный грех это, и полчища змеев вылазит из уст твоих. Одержимая бесами, которые волокут тебя, дочь моя, в огонь геенны огненной. И черти на хребте твоем скачут! Свидетельствую! Обвиняю!

– Мне кажется, – заметила Манька, – мы уже судим, мы уже получили, мы уже унаследовали – а, значит, сидим у престола славы…

– Приятно! Приятно, что у нас все есть, и мы можем вот так… И нам ничего за это не будет! Просто удивительно! Разве по мне скажешь, что я чем-то таким занимаюсь?

– Приятно, согласен. Но с Богом шутить не след, – глубоким грудным голосом наставительно попенял Святой Отец. – А вот Дьявола проклинать не во вред. Из уст проклятого выйдет проклятие на Дьявола, и раззадорит его, и оттого мучение станет сатанинскому сборищу горше. Будут ненавидеть друг друга. Зачтется сие деяние, как благое и богоугодное дело. Плевать в землю, как плюнуть умел Спаситель, тоже не во вред. «Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому» – зрячим делается человек, если плевок из земли положить на глаза. Положил здесь, а выйдет и оборотится на беса там. Ибо плевок тот протирает глаз не человеку, а свинье, указывая на мерзости ее. Плюнь-ка, не пожалей слюны-то! – посоветовал он тому, кто стоял перед Его Величеством. – Спаситель наш, изгоняя бесов из одержимых в стадо свиней, проклятием поднимал человека, сотворяя чудо. И мы творим для жизни вечной! – Батюшка указал на Его Величество, который почти не дышал. – И царь Саул бесновался, когда кидал копье в Давида, будущего царя. Но Давид не усмирил бесов Саула, а Спаситель усмирил бы. И пророки Вааловы бесновались, взывая к Богу своему. Но Илия не изгнал беса – ждал, когда бесы опозорятся, а Спаситель не ждал бы. Иона сидел у стен Ниневии и вопрошал Владыку, когда же наконец обрушится на город обещанная кара, а не обрушилась – но обрушилась, когда Спаситель пришел, который не ждал, а руководил. И стал враг Спасителя, как пыль дорожная, которую следует прахом отряхнуть с ног. Не надо ждать, дело надо делать, а свинья бесами из жизни изгладится. Нет свиньи – нет доказательств, и вины ни на ком нет, кроме Дьявола, который вызвал бесов к жизни. Если Сын обвинит Отца, то каков будет Сын? Если Сын обвинит брата, то брату ничего не останется, как доказывать, что нет на нем греха, и пришел грех с человеком, которому нет прощения. И так Дьявол будет доказывать Богу, что грех лежит на нашей паскуднице! Что-то я устал… Пойду, прилягу. Замени-ка меня, – приказал он молодому Святому Отцу, больше похожему на жеребца.

– А вдруг проклятая где-то там еще живая? – спросил кто-то из свиты с тревогой.

– Не накаркай! Нет ее, везде проверяли, – вскинулась Манька. Или в болоте сгинула, или до Матушки добралась. Ноет, поди. Смотрите, как дядька Упырь на поправку пошел. Снова с нами. Да, дядя Упырь?

– Мертва она, чую. Не больно много железа сносила, сила ко мне вернулась. Радуйтесь, дети, – дядька Упырь похлопал Маньку по плечу, перекрестил перстом. – Сомневаюсь, что она в Аду, но в том, что мертва, не сомневаюсь, черти мучают ее. От Ягуши никто не уходил, попомните. Но так-то оно не хуже. Сам бы поглядел на свою поганую душонку, да в избе ее нет и не в избе нет. А чую, там она, у бабы Яги ужом на сковороде вьется, ибо отверсты глаза и уши четкие ко земным делам.