— Поступает меньше, — отметил Ратиша, на секунду задумавшись, предложил: — чтобы не протекала вода, надо приложить какую-либо тряпку.

Ратиша оглянулся, его взгляд упал на бочки, и его лицо озарилось радостью.

— Вот — это идея! — воскликнул он.

— Добраться до берега на досках? — бросил недоумевающий взгляд Гостомысл.

— Нет, но мы можем вылить из бочек содержимое, связать их веревкой и подвести под поврежденную часть корабля.

— Но вода, все равно будет прибывать через пробоину, — возразил Гостомысл.

— А мы дыру заткнем парусом. Подложим доски, а сверху покроем парусом, — сказал Ратиша.

— Вода все равно будет сочиться сквозь ткань, — сказал Гостомысл.

— Да. Но это будет происходить гораздо медленнее, ее можно будет вычерпывать. Это даст нам время на размышления. И мы сможем поставить парус и подойти к берегу... — медленно проговорил Ратиша.

В голове Гостомысла что-то блеснуло, словно неуверенный блик на вечерней волне, и исчезло.

Но эта мгновенная вспышка словно осветила путь к спасению, правда, она была такой мимолетной, что он сначала не понял, что же они должны были делать, чтобы спастись.

Вспышка погасла, но она сделала великое дело — у него появилась надежда, и даже уверенность, что они обязательно спасутся.

Гостомысл превратился в человека действия. Не успел Ратиша договорить фразу, как он с необыкновенной решительностью распорядился, чтобы все занялись опорожнением бочек.

Уверенность князя вселила надежду в отчаявшихся людей.

Наверно, все подумали, что Гостомысл знает путь к спасению. Поэтому, получив надежду на спасение души, живые и раненые принялись выливать из бочек за борт вино, хмельной мед, — что значат земные блага по сравнению со спасением души?!

Когда бочки были освобождены, Гостомысл велел опустить бочки в воду и привязать их к бортам: больше бочек привязать к той части корабля, которая глубже всего сидела в воде.

Вскоре все заметили, что погружение корабля и в самом деле остановилось, и на судне раздались крики радости.

Однако Гостомысл понимал, что радость преждевременна, — богиня смерти Мора только дала им отсрочку, — как только поднимется небольшая волна, так корабль сразу же камнем уйдет на дно.

В голове Гостомысла представилась толща зеленой холодной воды, и по его телу пробежала дрожь.

— Теперь не утонем, — сказал Гостомысл.

Он подумал, что приятно, когда тебя называют уважительным именем. Однако уважение вызвано надеждой на ум и силы того, кто знает, куда вести людей. Но как человеку трудно избрать путь, особенно когда он не знает, куда идти.

Не желая выдать свою неуверенность, Гостомысл взглянул на небо, — в небе недвижно застыли белые облака.

«Скоро ветер снова поднимется, — подумал он, — надо бы поставить парус»...

— Князь... — вмешался Ратиша, который на некоторое время остался без дела, — князь, если уж ты меня назначил кормчим, то разреши заняться делом.

Гостомысл бросил на него недоуменный взгляд и спросил:

— Ты чего хочешь делать?

— Дыру заделать, — сказал Ратиша

— Не утопишь? — спросил Гостомысл.

— Нет, — сказал Ратиша.

Лицо Гостомысла посветлело.

— Распоряжайся, — разрешил он.

— Всем взять парус! — громко скомандовал Ратиша.

Парус взяли.

— Расправить парус, — скомандовал Ратиша.

Растянули.

Ратиша привязал к концам паруса длинные веревки и стал распоряжаться дальше:

— Теперь подводите веревки под нос корабля.

С грехом пополам засунули веревки под днище корабля.

Закончив с этим, стали глядеть на Ратишу ожидающим взглядом. Никто не имел представления, зачем он заставляет их совершать эти странные действия.

Ратиша сам пока не знал, будет ли толк от его затеи.

Но если уж взялся делать дело, то его нужно доводить до конца, даже если кажется, что результат будет абсолютно бесполезен.

Поэтому, не пускаясь в объяснения, он взял веревки, прикрепленные к краям паруса, и велел протащить их вдоль борта к корме.

Здесь, где находилась пробоина, распорядился подтащить парус под днище.

На это пришлось затратить кучу времени. При этом струг угрожающе клонился и черпал воду, наверно, если бы не привязанные бочки, то судно давно бы ушло под воду.

Но Ратише некогда было рассуждать на эту тему: по пояс в воде, он натягивал заиндевевший парус на пробоину.

Наконец ему показалось, что парус лег точно на пробоину, чтобы убедиться в этом, он погрузился с головой в воду и открыл глаза.

Сквозь зеленую воду он увидел заслонившее пробоину белое пятно.

Это ему и надо было.

Вынырнув из воды, Ратиша прикрепил парус веревками к борту так, чтобы он не сдвигался, и дрожащим голосом велел всем вычерпывать воду из судна.

А чтобы не было сомнений в его распоряжениях, схватил попавшийся под руку шлем и стал выплескивать за борт воду.

Посмотрев на него, Гостомысл также начал вычерпывать воду. А следом за ним взялись вычерпывать воду и остальные.

Это принесло двойную пользу, с одной стороны люди согрелись, с другой стороны, край борта корабля сначала поднялся немного над водой, а затем в корабле стала убавляться вода.

Это подняло дух всех, и работа пошла скорее.

Работа разогрела Гостомысла, и от его мокрой одежды пошел парок, но и устал он также так, что по мере того, как уходила вода, опускался на колени, чтобы не упасть.

Заметив это, Ратиша, тронул его плечо.

— Князь, передохни: выпей медовухи из фляги, там вроде немного осталось, а потом полежи на сухом месте, теперь мы справимся без тебя.

Гостомысл мотнул головой и сказал:

— Не могу.

— Что? — спросил Ратиша.

— Не могу встать, — сказал Гостомысл.

Ратиша помог ему подняться и провел к мачте, там уложил его на сухое место и поднес к губам Гостомысла свою флягу.

От вина Гостомысл немного пришел в себя.

В судне было почти сухо, воды не больше, чем по щиколотку. Разумеется, сквозь парус немного воды в лодку все же просачивалась, но теперь ее не сложно было вычерпывать.

Облака на небе побежали, словно испуганное стадо, и волны принялись раскачивать струг, пока осторожно, как колыбель с ребенком.

— Вовремя, — сказал Гостомысл.