«Не о том думаешь! – тут же последовал сердитый возглас. – Цвет глаз. Лошадиные уши. Ты всё время отвлекаешься на детали, не замечая главного. А главное, что людям обычно бывает очень трудно освободиться от детства. Ты же разделался с ним, как заправский охотник. Плевать тебе было на маленького несчастного уродца, который бежал за тобой, хныкал, скулил, цеплялся за ребра и тоскою давил на душу!»

Я снова хотел возразить и сразу по нескольким пунктам. Но мой вожатый приложил палец к губам:

«Тс-с-с! Переходим ко второму грузу – твоему пропавшему отцу, который уже два года давил тебе на затылок».

«Когда через десять дней после ольхи я представлял тебя ореху и ручью, болота там не было (см. 13.VI.1). Я строил коридор быстрого сна, в котором должно было быть болото. Жука тоже не было, – продолжал Рыбак. – Вернее, был самый обыкновенный жук, который перелетал с цветка на цветок, и ты рвал эти цветки и отдавал мне, как будто они мананнаны… Они ими не могли быть, потому что настоящие мананнаны прежде нужно высушить… Поэтому, когда мы сели под деревом у ручья (см. 13.VI.2), мне пришлось злить тебя вопросами: «отец тебя не любил?», «за что он тебя не любил?» Ты злился и доказывал обратное. А я всё больше убеждался в том, что отец тебя действительно не любил. И заодно подсовывал тебе бутончики, которые ты не собирал, но которые я собрал и приготовил заранее».

«Первые два бутончика, – продолжал нервий, – вообще были не мананнанами, а лекарственными растениями, которыми должна сопровождаться встреча с сильным мананнаном. Особенно для начинающего охотника… Третьим был таирн. Я сделал его похожим на цветочный бутончик. Но на самом деле он – не растение, а смола. У него много различных названий. В Британии его называют «тир» или «нгире» и представляют скачущим на коне по суше или по морю… Это – сильный мананнан, ведущий к быстрому сну… Больше никогда не смей пользоваться таирном, потому что он – не твоя суть».

Я позволил себе лишь вопросительно взглянуть на моего наставника. Но этого оказалось достаточно для следующего взрыва.

«Перестань на меня таращиться! – гневно воскликнул Рыбак. – Под руководством таирна ты лег на дно ручья и стал рыбой. Я знал, что ты должен стать рыбой. Но когда я спросил тебя: «что ты видел?», ты мне соврал: «ничего я не видел!». Ты упрямо и озлобленно сопротивлялся уже не мне, а таирну. Я решил придти к тебе на помощь и спросил о свечении растений. Они должны были светиться вокруг тебя! Они всегда светятся, когда человеком командует таирн. А ты опять стал врать, что не видишь никакого свечения. И с каждым лживым словом все больше заикался и терял силы!»

«Запомни, римлянин, – вдруг сказал нервий, – ложь всегда отнимает у человека силы. Даже у такого, как ты. Потому что ты – врун великий. В тебе ложь природная. Ты лжешь лучше, чем говоришь правду. Твоя ложь истиннее твоей правды. В кранноне с таким талантом можно прославиться и очень многого добиться…»

Мне было велено не таращиться, и я не таращился.

А Рыбак усмехнулся и сказал:

«Я с трудом дотащил тебя до дому (см. 13.VI.3). Уже сонного оставил на пороге… Во сне тебе явился отец, с которым так хотел встретиться (см. 13.VII). Ты увидел, что с ним теперь неинтересно встречаться… И так мы отделались от твоего отца. Он перестал давить тебе на затылок».

Рыбак замолчал, допил пиво из миски и сказал:

«Ну а дальше зачем перепросматривать? Дальше и так всё ясно».

Я не удержался и сердито воскликнул:

«Дальше как раз ничего не ясно! Дальше – самое интересное! Я думал, ты мне объяснишь!»

Рыбак как-то кисло глянул в мою сторону. Потом стал смотреть на озеро.

«Ничего интересного. Но могу объяснить, – устало произнес он. – Теперь, когда мы очистили тебя от твоего детства и освободили от тени отца, можно было, наконец, вылечить тебя от заикания. Нужно было снять давление на горло. Что тут неясного?»

«Неясно, кто или что мне давило на горло», – сказал я.

Рыбак снова кисло глянул на меня и ответил:

«Какая разница, кто давил. Важно, что сильно давили и мешали тебе правильно разговаривать».

«А ты говорил, что мне надо встретиться с каким-то страшным и опасным противником. Ты называл ее Морриган или «оранжевым врагом». Так кто это был на самом деле?»

«Мне надо было тебя напугать», – объяснил Рыбак, не отвечая на мой вопрос.

«Зачем?»

«Мне надо было очень сильно тебя напугать. Для этого я развесил черепа. И пить тебе дал из черепа». (см. 13.X.1)

«А что ты мне дал пить в этот раз?»

«Так, еще один мананнан, который мы называем Всеисцеляющим, а у вас, у римлян, для этого существа нет не только названия, но вы и представить его себе не можете… Оно живет на дубе. В шестой день луны после долгих обрядов гатуатер срезает его золотым серпом…»

«А ты зачем пил вместе со мной?».

«Мне тоже надо было участвовать в видении. Я должен был следить за тобой и помогать тебе».

«Ну и… Ну и…» – Во мне так много роилось вопросов, что я не знал, с какого из них начать.

Рыбак вдруг весело рассмеялся и, продолжая глядеть на озеро, заговорил ласково и шутливо:

«Не о том спрашиваешь, Луций. Ты вел себя, как заправский охотник (см. 13.X.2). Ты прыгнул на стол, потому что именно там для тебя возникло место силы. Ты сам его отыскал. Без моей помощи. И принял позу воина, которой никто тебя не учил. Представляю, как растерялась и напугалась Морриган, когда увидела твое неожиданное могущество!.. Я сам испугался, что ты на куски разнесешь мою хижину!.. Ты был яростен и безумен, как древний герой на галльской монете… Вот о чем надо спрашивать».

«А о чем спрашивать не надо?» – спросил я, пристально глядя на моего наставника.

Он продолжал смотреть на озеро. Он так же ласково и как бы шутливо ответил:

«Не надо рыться в прошлом. Листья высохли и уплыли. Ты больше не заикаешься. Твоя мать ни в чем не виновата. Но женщина она не простая. Очень сильная. И силой своей иногда не владеет».

«Ты мысли мои читаешь?» – спросил я.

Тут Рыбак повернулся ко мне и долгим зеленым взглядом ответил на мой пристальный взгляд.

«Зачем мне читать твои мысли? У меня достаточно своих собственных. – Так он сказал и спросил: – Знаешь, о чем я теперь думаю?»

«Конечно, не знаю».

«Я думаю: он уже стал охотником за силой, хотя считал, что я лечу его от заикания», – сказал Рыбак.

IX. На этом собственно перепросмотр закончился. Но мы не ушли из застолья на берегу озера. Потому что, вроде бы ни с того ни с сего, мой вожатый-нервий принялся рассказывать о себе. И весьма долго повествовал.

Я узнал, что он происходит из очень древнего и очень знатного нервийского, а точнее менапийского рода, в котором когда-то были цари.